В августе или сентябре того же 1810 г. граф Аракчеев передал звание военного министра Барклаю де Толли[123] и был причислен состоять при особе государя. По этому случаю он давал так называемый прощальный обед корпусу офицеров гвардейской артиллерии, единственный, сколько запомню, во все время моего служения с ним; ибо с этого времени он уже решительно не вмешивался ни в какое служебное отношение по бригаде. После обеда, перейдя в другие комнаты, мы с жадным любопытством читали в особой книжке собранные собственноручные записки к Аракчееву государей Павла и Александра, и, как кажется, книжка эта с умыслом была оставлена на столе в гостиной. Множество записок из этого числа были сокрыты под бумагой с приложением по углам печати Аракчеева, другие же лежали сверху, на виду. Теперь не припомню содержания многих из них, кроме писанной карандашом государем Павлом Петровичем, следующего содержания: «Барон! Кто такой дурак, который маршировал сегодня в вахтпараде, в замке такого-то взвода?..»
Генерал-майор Касперский еще в начале 1811 г. уволен был в отпуск для излечения болезни, и в его отсутствие командовал бригадой полковник Эйлер. Бывши ротным командиром, он занимался фронтовой службой, как мы тогда называли, «педантски», т. е. со всеми малейшими подробностями; а как в продолжение двух военных кампаний, в сражениях под Аустерлицем и под Фридландом, он заслужил репутацию нелестную для воина, то сослуживцы его крепко за это не любили. Но как удивился я, когда, возвратясь из похода моего в Галицию, я застал его уже командующим бригадой и услышал отзывы своих товарищей, что Эйлер совершенно переменился, из педанта сделался, так сказать, товарищем для офицеров; расположение офицеров к себе он удержал до конца своего командования; а ко мне он даже был особенно внимателен.
В первых числах сентября 1811 г., приехал в Петербург генерал-майор Ермолов.[124] Он тогда был еще командиром конной роты, которую, однако же, сдал по новому положению другому штаб-офицеру, и потому считался только по артиллерии. Во время прошедших войн с французами Ермолов и князь Яшвиль[125] составили себе громкую репутацию первых артиллеристов по армии, хотя были оба совершенно отличны и образованием, и храбростью. Яшвиль – грузин, пылкий, более невежда, нежели образованный, но неглупый, опытный и отчаянно заносливый в сражениях. Ермолов же, напротив, твердый, скрытный, необыкновенного ума, с познаниями обширными и теоретическими, и практическими, в сражениях примерно хладнокровен. Оба они относительно нас, гвардейской артиллерии, отзывались весьма нелестно и в особенности о наших полковниках Эйлере и Ляпунове; даже слух носился, что Ермолов при ретираде под Фридландом, нагнав обе батарейные роты, которыми тогда они командовали, искал хотя одного из них, громко угрожая ударами нагайки. А теперь вдруг и неожиданно Ермолов назначается командиром гвардейской артиллерийской бригады.[126] Это случилось в тот самый день, когда получено было предписание отправить меня немедленно