Философский жандарм развеселил сапожника. Он злобно осклабился. При этом от уголков глаз разбежались весёлые морщинки, но возле рта углубились горестные тени.
– Знаешь, на кого ты сейчас похож? – спросил он, чтобы осторожно отомстить жандарму и не понести наказания за оскорбление.
– Ну? – Анненский затолкал подкладку, свёл края разреза, разгладил борт. Если сидеть, навалившись локтями, прореху скрывала столешница. Он успокоился. – Говори.
– Ты только не обижайся, – едва сдерживаясь, остерёг сапожник.
– На обиженных воду возят. Ничего тебе не будет, жги давай.
– Ты похож на драного уличного кота, который возомнил себя уличным тигром, – отпустил Нерон Иваныч и от души заржал.
Этим он, однако, нисколько не уязвил сыщика, наоборот, заставил ощутить прилив довольства от превосходной маскировки своей, и снова удивил красочным сравнением и прихотливым умопостроением. Неграмотный сапожник обладал цепкой памятью и острым языком, так что мог бы затмить былую славу Антоши Чехонте, Горбунова, Ежова и всех иных юмористов, обладай он умением изображать слова на бумаге, о чём нередко напоминали ходящие на собрания народники. Нерон Иваныч в ответ всякий раз поражал их умом и крестьянской скромностью, объясняя, что стезя его – судить не выше сапога, а лучшая награда – ведро красного креплёного, но сгодится и полтинник серебром.
Александр Павлович кликнул полового, распорядился принести дешёвого кахетинского вина, стакан которого можно было потягивать за разговором весь вечер и не пьянеть. В бутылке четыре стакана, аккурат на вечер. Достал мятый жестяной портсигар с чеканкой на крышке. Баба с голыми персями и стрелой амура в руке обнимала лежащего льва, символизируя союз Любви и Силы. С первого взгляда на исполненные ажитации образы можно было понять, что изготовителю сего не хватало ни того, ни другого. Портсигар был козырный, жульнический. Анненский изъял его у какого-то вора, уже не помнил, у кого.
Нажал на кнопку, со скрипом раскрыл. Закурил папироску. Во время манипуляций убедился, что соседи им не интересуются и никто не прётся к столу нарушить приватную беседу.
– Выкладывай, что принёс, – сиплым от дрянного табака и молодого вина голосом приказал жандарм.
Сапожник вытащил из-под себя и протянул под столом тёплую от чересел книжку. Ею оказалась «Половая психопатия» Крафт-Эбинга, по утверждению неграмотного сапожника, ужасно развратная и запрещённая. Она была выпущена в этом году издательством Аскарханова в Санкт-Петербурге, прошла цензуру и не представляла для Анненского никакой ценности. Пощупав изюм, жандарм вернул книгу доносчику, испытавшему немалое облегчение как от признания весомого результата, так и от того, что сможет вернуть подрывную литературу на место. «Половую психопатию» он немедленно засунул под ремень, поближе к телу, и стал рассказывать.
С собраний доносилось разное. Ходили слухи о появлении некой нелегальной организации