Венеция требует с тебя денег. Ты чувствуешь себя в долгу перед ней еще до того, как попросила ее продать тебе что-нибудь. Она шантажирует своей красотой, заставляет платить за нее, чтобы примирить тебя с ней, будто ты ей что-то должна просто за то, что ты там.
Входы в магазины, лавки, рестораны похожи на поры, готовые тебя впитать. Ты бесцельно прогуливаешься, но ступни берут курс к витрине – вроде бы за покупкой, а в действительности, чтобы умиротворить Венецию, заключить с ней мир и заплатить за то зрелище, которым она тебе одаривает. Красота алчна, она требует компенсаций и налагает штрафы. По крайней мере, именно так венецианцы трактуют свой первейший девиз, начертанный заглавными буквами на раскрытой книге, придавленной когтями крылатого льва: PAX TIBI MARCE EVANGELISTA MEUS[9]. Легенда уходит корнями в прошлое двенадцативековой давности. Два венецианских купца, Бон да Маламокко и Рустего да Торчелло, выкрали в Александрии Египетской мощи Святого Марка, и доставили их в город. Как им это удалось? Они прикрыли мощи свининой, запретной для мусульман. Бон и Рустего пересекли Средиземное море и проплыли вверх по Адриатике. Их корабль был нагружен бесценными мощами, а души тяготило чувство вины. Да, чтобы пройти арабский таможенный контроль, им пришла в голову гениальная идея. И все же они погрузили останки святого в свинину. И какого святого: евангелиста! «Может, мы выказали ему неуважение?» – задавались они вопросом. «Не рассердится ли он на нас?» Когда они дошли до лагуны, дело уладил ангел. Он предстал перед святым и сказал ему: «Pax tibi, Marce». Обычно это переводится так: «Мир тебе, Марк». Но в ушах купцов это должно было прозвучать так: «Не волнуйся, Марк, я тебе заплачу».
Помню, когда еще был курильщиком, увидев восхитительный пейзаж, я невольно останавливался и закуривал, чтобы лучше его рассмотреть. Хотелось унять волнение, вызванное красотой, физически ощутить увиденное, смотреть с придыханием, как будто, вдыхая дым, я впускал в тело сгусток пейзажа, его газообразный эквивалент. Я заметил, что с тех пор, как бросил курить, на смену курению пришел другой способ унять волнение – деньги. Я даю выход своему эстетическому возбуждению, делая мелкие покупки: покупаю карандаш, газету. Купил – успокоился. Я плачу, умеряюсь, умиротворяюсь.
Продолжай идти, сверни на пустынные калле, где нет ни магазинов, ни баров, где никто ничего тебе не продает. Они спроектированы для тебя, чтобы ты почувствовала себя частицей, движимой инерцией существования. Поброди по этим улочкам, проложенным между домами. Ты оказываешься на дне маленьких архитектурных ущелий, каньонов из раскрошившегося кирпича, облупившейся штукатурки, темных окон. Свет проникает сюда с трудом. Там, наверху, крыши, гуськи, окна сверкают на солнце, но внизу тени сгущаются, сдавливаются. Кто живет в этих сумрачных трущобах? Кто решился поселиться здесь, на плохо освещенных