Еще он вычитал, что если линии подправить ручкой или фломастером, продлить или закруглить, то и в жизни может многое измениться. Не кардинально, но тем не менее. Хотел ли он что-то поменять? Может, да, а может, и нет. Уж больно все получалось легко и просто: подрисовать линии, как на плане военной операции, черточка сюда, черточка туда, смотришь, и все начало выстраиваться совсем по-другому. Нет, как есть, так пусть и будет. Прямолинейно и честно, как и подобает военному. Судьбу не выбирают, судьба выбирает тебя.
Однако спустя некоторое время, почитав еще про людей, подправивших себе жизнь с помощью хиромантии, он неожиданно засомневался. Почему-то при этом в сознании всплыло лицо женщины по имени Наталья, той самой, что заподозрила в нем хироманта. Милое женское лицо с родинкой на щеке, чуть насмешливый взгляд из-под длинных ресниц… Надо же такое придумать: хиромант!
В один из вечеров, когда одиночество и душевная маета сгустились до непереносимости (случалось и такое), майор взял красный тонкий фломастер, которым обычно отчеркивал важные места в газетных статьях, и осторожно, едва касаясь, продлил линию успеха, потом достал из шкафчика початую бутылку дагестанского коньяка, подаренного ему в день рожденья, и позволил себе пару рюмок. Настроение сразу поднялось, и он благополучно забыл про красную линию на ладони, похожую на незажившую, еще кровоточащую царапину. С ней и заснул, а утром, умываясь, незаметно для себя ее смыл.
Была линия – и нет.
А хорошая была – длинная такая, уходящая прямиком к бугру Меркурия.
Наталья, как уже было сказано, работала в парикмахерской, где майор регулярно стригся. Волосы у него были хоть и с сединой, но довольно густые, стригся он всегда коротко и сразу будто молодел лет на пять как минимум. Он сам это чувствовал, так что уже в парикмахерской, так сказать, не отходя от кассы, ему вдруг хотелось взять обслуживавшего его мастера за руку, такую ловкую, такую ласковую, такую умелую, ведь что ни говори, а доверяешь не что-нибудь – голову, которой касаются не только чужие руки, но и расческа, и машинка, и, подчеркнем, ножницы.
Не исключено, что именно Наталья, хотя, вероятно, подсмеивалась, в него и заронила. В конце концов, не случайно же у него такая слабость, такое странное тяготение к этой части человеческого тела. Чем-то же она его влекла, независимо от функций, которые выполняла.
Может, как раз в линиях все и заключалось, может, именно они-то его и притягивали, хотя он об этом даже не догадывался. А не догадывался почему? Потому что просто не умел их читать. Ведь если человек неграмотен, сколько от него должно быть сокрыто. Так, между прочим, и со всем прочим.
В очередной свой поход в парикмахерскую Федосов