Такова в максимально кратком изложении внешняя канва этого периода биографии Н. И. Тургенева63. Разумеется, стремление Тургенева вернуться в Россию на суд объяснялось прежде всего желанием избавиться от тяготившего его клейма государственного преступника, которое позорило его и представляло для него огромную психологическую проблему. Сам он был уверен, что ни в чем не замешан, но другие этой уверенности разделить не могли. Я имею в виду даже не декабристов, которые продолжали считать Тургенева членом тайных обществ и потому впоследствии были недовольны картиной, нарисованной им в книге 1847 года «Россия и русские» (см.: [Тургенев 2001: 647–648]), но современников-европейцев. Уже переехав во Францию, Николай, в отличие от своего брата Александра, знакомого едва ли не со всеми сколько-нибудь заметными литераторами, философами и политическими деятелями Европы, не общался почти ни с кем. Конечно, этому способствовал его замкнутый характер, о котором дает представление, например, отрывок из письма брату из Парижа от 2 февраля 1832 года:
Газеты говорят, что весь Париж об этом64 толковал сегодня. – Я этого не заметил, ибо ни с кем не толковал. Говорят, что заговорщики хотели ворваться во дворец во время бала [Архив 1921: 406].
Под пером Александра Ивановича такие слова представить совершенно невозможно; он бы «потолковал» непременно, и не с одним собеседником. Но уединенный образ жизни Николая Ивановича имел и другую причину: изгнанник боялся, что люди провластной направленности сами не захотят иметь с ним дело, а оппозиционные республиканцы, напротив, захотят его причислить к своим сторонникам, хотя этого вовсе не хочет он сам. 13 февраля 1832 года он писал брату из Парижа:
Я предпочитаю Париж Лондону только потому, что здесь здоровье мое лучше, нежели там. Мои привычки, вкусы скорее заставили бы меня жить в Англии, нежели во Франции. Заманки Парижские, для молодых людей сильные, для меня не существуют. Знакомств, связей я никаких здесь не имею. К тому же мое политическое положение здесь для меня затруднительнее, нежели в Лондоне. Там, ежели бы я хотел делать знакомства, я мог бы. Здесь – с кем? Здесь две партии: с одною для меня было бы невозможно, en ma qualité de réfugié65, быть знакому, ибо сия партия réfugiés не знает; с другою, которая знается с réfugiés, я знакомиться не хочу. Обществ, как в Англии, где политика ни во что не входит, здесь нет. И куда бы я ни явился – я попал бы в список разных родов Réfugiés: Итальянцев, Поляков, Гишпанцев, кои забавляют