Есть Бог на небе! Если вы посмотрите со стороны Киевского вокзала на Дом архитекторов, то увидите, что он стоит на возвышенности, спускающейся к набережной Москвы-реки. Справа от него – моя школа (теперь в этом здании Хамовнический суд). И вот представьте себе Александра, выгуливающего Альму. Поводок крепко намотан на его руку. Вдруг Альма видит другую собаку и быстро кидается к ней. От резкого движения сосед падает, и сильная собака тащит его с горы по глубокому снегу. Кубарем катится сосед, не выпуская поводок, собака выносит его прямо на набережную, где мы прогуливаемся с друзьями.
«За черепашку!», – шепчу я.
Добрая душа
Повезло нам с учительницей начальной школы. Правда, тогда мы не знали, как нам повезло. Мы просто любили нашу Зинаиду Романовну, с которой было так уютно, интересно, как с мамой. И учились мы с удовольствием, с аппетитом поглощая знания, и развивались, участвуя во всех внеклассных мероприятиях. А уж сколько пьес мы поставили, и не сосчитать!
Помню, когда мы были в третьем классе, мы ставили пьески по басням Ивана Андреевича Крылова. В басне «Стрекоза и Муравей» я играла Стрекозу.
Зинаида Романовна вовлекала всех учеников в работу, находила каждому роль даже в маленькой пьеске. У нас было два рассказчика, три муравья, шесть стрекоз и две бабочки. Когда Муравей отчитывал Стрекозу за то, что она проплясала всё лето, то на сцене, за тюлевой занавеской, танцевали стрекозы и бабочки, а мимо них проходили муравьи, таща за собой веточки и соломинки. Муравьи «лапками» вытирали пот, показывая зрителям, как тяжела их работа.
И вот начинается наша пьеса. У входа в нарисованный муравейник сидят три муравья, самые крепкие наши мальчишки. У каждого в «лапках» по яблоку, которые они грызут по ходу пьесы. Рассказчики по очереди повествуют, как я лето красное пропела и пришла к Муравьям за помощью.
Я, Стрекоза, медленно бреду по сцене и приближаюсь к Муравьям.
– Не оставь меня, кум милой! – обращаюсь я к главному Муравью, но встречаю отказ. Такой неожиданно резкий отказ, что я, ученица третьего «А» класса, цепенею от страха и стыда от того, что мне приходится унижаться перед этими сытыми, жующими мальчишками и умолять их приютить и обогреть меня.
За занавеской, как будто перед моим внутренним взором, танцуют под весёлую музыку мои подружки стрекозы и бабочки, а я стою с протянутой рукой и плачу настоящими слезами.
– Ты всё пела? – грозно спрашивает Васька Клишин, глядя на меня злыми глазами. В руке у него аккуратно обгрызенное по кругу яблоко. – Это дело: так поди же попляши! – кричит он, замахиваясь на меня своим огрызком.
От страха, что получу в лоб, я быстро отскакиваю назад. От резкого движения проволочка, на которой были натянуты крылышки, внезапно распрямляется, тонкая ткань трещит, и половина крылышка взлетает вместе с проволокой в воздух, а другая половина, пришитая к спинке костюма, обвисает.
С залитым слезами лицом и одним целым крылом