– Срочное послание от Иссура Лизариса для асессора…
– Спасибо, давай сюда, – прервал его Ганнон, кивнул и закрыл дверь.
Он повертел запечатанное послание в руках и бросил его на стопку книг и пергаментов от королевы. Ах да, он же больше не асессор. Взгляд юноши снова скользнул по зеленой бутыли: «Отметим вечером, когда и мне будет чем похвастаться» – вспомнились слова Виннара. «На его месте мог быть я, Коул же выбрал меня», – горько подумал Ганнон, зажмурился и сел на кровать, схватившись за волосы. Он потянул с такой силой, что в глазах выступили слезы. Юноша посмотрел на послание. В тот вечер он подумал о пергаментах, прежде чем… чем все случилось. Мог ли он своими мыслями помешать ритуалу? Этого уже никогда не узнать.
«Неважно! – резко оборвал его внутренний голос. – Именно твоя трусость позволила этому начаться, вина все равно на тебе!» Взгляд снова остановился на мече, затем перешел на стопку книг. Королева, Коул – ловушка на каждой дороге, и никуда не сбежать. Не на что опереться. Иннара они отняли, но тут вина была и на самих друзьях. Боннар пропал: тут не обошлось без интриг жрецов, наверняка не обошлось. Виннар… «Я позволил своему другу прыгнуть в огонь. Рано или поздно он бы вызвался сам, ничто бы его не остановило, но здесь и сейчас он мог бы быть жив. А, может, успел бы набрать достаточно сил», – удрученно думал Ганнон.
Три опоры – столько было нужно для любого устойчивого понятия. В самых простых максимах – две. Ганнон попытался припомнить базовые, но не смог. Может быть «Неверие и упорство» или «Благонравие и слабость»? В голову почему-то приходили только обвинительные изречения. А, неважно. Он вновь посмотрел на вино и меч. Сначала нужно было поговорить с Иннаром, попросить прощения. Юноша вспомнил непримиримое выражение лица своего друга и поморщился от воспоминаний о разговоре. Надо передохнуть. Время еще есть, теперь-то уж можно позволить себе такую слабость.
Последние два дня Ганнон не мог заснуть без почти смертельного количества выпивки. Но сейчас, предчувствуя окончательное небытие, он легко провалился в глубокий сон. Юноша видел последние два дня своей жизни, посвященные трауру, но парил над ними, как бесстрастный наблюдатель. Тот, за кем он следил, впрочем, тоже был равнодушен к происходящему. Прежде боявшийся лишний раз попасться на глаза не тем людям и планировавший каждый свой шаг, теперь юноша шел через залы и сады напрямик, едва не сталкиваясь со встречными, будь то слуги или вельможи.
Наблюдавший за собой, Ганнон с легким удивлением заметил, как он прошел мимо Прелата, чуть не толкнув того плечом, как разрезал строй стражей, как подвинул с дороги зазевавшегося Откликнувшегося. Слухи о кончине капитана разнеслись быстро, хоть о причине никто и не знал. Несколько легенд, каждая еще более героическая, чем другая, боролись между собой в устах и ушах слуг и придворных. То,