– Он княжну нашу, красавицу Рогнеду, в старуху до времени превратил, – сетовал он. – У брата жену украл, обесчестил и бросил. Ее теперь иначе чем Гори-слава[36] и не кличут. Душа у него – что камень. Наших людей пред собой не видит —потакает татям-инородцам.
– Глупости! Ярополк давно на брата налезал, вот и получил чего хотел, а ты не суди, коли не ведаешь! – оборвал его Сила. – На Владимира напраслину не возводи.
– А я о том говорю, что сам видел! – обиделся парнишка. – Я этой весной был в Киеве, видел и Владимира, и его прихвостней урман. Ехали они по улице – конскими копытами чуть людей не давили. Разряженные, все в золоте да зуфи, рожи – что теткина сковорода! Люди говорили, будто они возвратились из большого похода. Я-то к сестрице спешил, она за княжьим теремом живет, попытался было пред ними проскочить, а новый княжий воевода Али как шарахнет меня по башке плетью! «Куда прешь? – говорит, – Не видишь князь едет?!» А сам глазищами так и зыркает. Я с перепугу попятился, упал, а Владимир засмеялся и проскакал мимо. Не одернул наглеца, не присмирил…
– А чего ему на своего воеводу орать, коли ты сам под лошадиные копыта полез? – вставила я. Оскорбившись, парень вскочил:
– А того, что воевода этот – убийца! Еще мал был, а прилюдно человека убил, и не кого-нибудь, а самого боярина Клеркона!
Теперь уже вскочила я. Имя Клеркона напомнило старую клятву Олава. Как он мечтал, как шептал: «Вырасту, сыщу Клеркона и убью!» Значит, не довелось ему поквитаться со своим обидчиком, какой-то Али опередил…
Заметив в моих глазах интерес, Житник остыл, уселся и принялся рассказывать:
– Это давно было, лет уж шесть прошло, не меньше. Тогда еще никто и не ведал, что этот Али – конунгов сын.
У меня зашлось дыхание. Олав тоже сын конунга… А если… Но предположение было слишком невероятным.
– Эй, девка, да тебе никак худо? – схватил меня за плечи Первак и одернул разговорившегося кривича: – Придержи язык, парень! Неладно девке на ночь глядя про убийства слушать!
– Нет! – протестуя, я рванулась вперед. – Нет! Пусть говорит!
Первак разжал руки, а Житник растерянно заморгал и неуверенно, косясь на хмурого Первака, забормотал:
– А что говорить-то? Я сам того убийства незрел, только от сестры слышал, как дело было. Она все видела. Клёркон той осенью привез много новых рабов, ходил возле них, нахваливал свой товар и вдруг откуда ни возьмись появился мальчишка. Шустрый такой – никто и не заметил, как он у торговца стащил меч да маханул Клеркону по горлу. Эст захрипел, начал валиться, а парень завопил что-то на урманском, бросил меч и дал стрекача прямо к княжьему терему. Клерконовы дружки его долго искали, а потом выяснили, что парень – племянник княжьего воеводы. Отправились они к Сигурду за ответом, а он и говорит: «Мальчишка у княгини, он ей пришелся по нраву, и она за него предлагает большую виру»[37]. Эстам мальчишка-то был не нужен, денег хотели. Пошли к княгине. Она и впрямь