Так неудовлетворенные мечты о любви заменили ее саму, любовь, она стала недосягаемой мечтой, замком с драконами, рыцарями и палачом с топором и виселицей, охраняющими вход. На мостике перед входом в замок любви висели летучие мыши с презервативами на ушах, – какая радость: увидеть хищный нос с мелкими серыми волосиками перед входом в сады земных наслаждений!.. Иероним Босх вырисовал разные необычности на пути в неизведанное, мне нравились только цветы и птицы, но не ноги и тела. Вид открытого тела был даже чем – то противным, что наверняка одобрили бы педагоги советского прошлого почившей страны, о которой сейчас, спустя тридцать лет, начали так сожалеть, что слезы по СССР стали актуальными и понятными. Но жалко, что поздненько эти слезы по стране прошлого с высокими запросами в образовании, стали актуальными, только когда появились 15—летние роженицы, и начальная школа загудела от рассказов счастливых парочек, изведавших сладость постельных причуд и без утайки несущих вести направо и налево о том, «как это здорово». Учителя затыкали им рты вестями о низкой успеваемости всех классов, где в перемены носились охи и вздохи от услышанного того, что во весь голос никогда в советское время и не говорилось.
Палач с палицей и четким топориком – секирой дежурил на пути к мыслям о любви. Отрицательные примеры вились роем и жалили щеки слезами отступников от морали. Но женщины по – прежнему ходили с круглыми животами и колясками, в универмаге продавались крохотные чепчики и ползунки с распашонками, а мамы вешали на гвоздь в ванной кружку Эсмарха неоспоримо и веско. Как занесенная над шеей секира, висела эта «кружка», будто крышка над гробом любви, принесенная вестью о дороговизне и недоступности противозачаточных средств. Гробилось время, данное на любовь, уносились возможности стать матерьми, родителями, у не имевших собственных квартир, людей. Коляски стояли в коридорах подъездов, а младенцы с младых ногтей учились любить свою Родину, нарисованную на фантиках новогодних конфет «Мишки в лесу».
И мама четко отпинала меня, прятавшуюся за бабушку, с вестью о беременности до свадьбы, так что бабушка в трепетном сочувствии слезно попросила меня оставить ребенка и отдать его ей.
Висели на ушах байки о планах на будущее, об ангелочках на крестильных рубашечках желанных детей, рожденных в браке, а я захлебывалась горькими слезами и в ужасе слушала, «как это больно».
Это действительно было больно, – лекарствами государство снабжено было не сильно, и все они попадали в руки «добрых нянь», гребущих таблетки для своих да наших. «Не нашим» делали затуманивающие мозги