– В толпе задерживаться не советую, там затопчут. Держись меня. Глеб всему голова, но я двух голов стою, так что не нарывайся на ненужные знакомства, а то пальтишко помнут.
Я кивнул, глядя в серые глаза старика. Он ведет меня, но с какой целью? Неужели упомянутые имена и впрямь стали волшебным паролем, открывающим если не все, то многие из дверей в этих трущобах? Этот многодетный когда-то отец переживает за меня как за собственное дитя, потерянное в прошедшей Войне. Но это не так, и я это знаю. Знает и он. Но пока он полезен мне, я буду идти вослед. Чем полезен ему я, мне по большому счету, плевать. Возможно, ему просто скучно, возможно, он в предвкушении какого-то особого представления. Скоро узнаем.
– Смотри в оба, – сказал старик без своей обычной усмешки в голосе. – Скоро ворота. А там рраз! – и проскочим.
Я кивнул, протягивая руку к внутреннему карману, желая достать из него тот самый фонарь; совершенно бессмысленное действие, какая-то иррациональная вера в крошечную вещицу, данную мне святым отцом Жаном-Батистом. Где-то на краю памяти, на сетчатке глаз я ощутил болезненную силу света, исходящего из нутра этого фонаря. Оружие? Защита? Какой-то скрытый смысл?
Да что это я, в самом-то деле? Неужели и впрямь решил стать лучом света в царстве тьмы?
Пальцы застыли на промерзшей ткани пальто. Глупый порыв превратился в глупую же аллегорию. Так я и шел до самых ворот, будто принимая какую-то клятву прямиком на ходу.
– Здесь! – кивнул внезапно Василий Борисович и свернул влево, растворяясь в ярком живом свете от множества зажженных тут и там на асфальте костров. Я последовал за ним. Показались распахнутые настежь огромные металлические ворота. Гул усилился, превращаясь во что-то удобоваримое для слуха. Можно было разобрать гитарное соло, лавирующее меж тяжелыми рифами баса и выстрелами дроби ударных. Кто-то орал в микрофон о каком-то «хламе», который был «там».
– Едва друг друга знаем,
Касались наши губы!
Мгновенья умирали —
Себя мы этим губим…
Я не знаю, кем мы будем! —
вещал невидимый мне вокалист охрипшим баритоном. Манера исполнения была мрачно-слащавой и будто на грани истерики, как, собственно, и вся звучавшая песня группы «Егерь».
Стараясь не потерять из вида отца Василия, прошел через пространство ворот и очутился во внутреннем дворе. Звуковая волна ударила с разбега по мышцам, въелась в теле