Лёша тоже не подкачал: повернулся к залу передом, подобрал упавшую юбку, прикрыл тело в области паха, и, мило улыбаясь, лёгким галопом ускакал за ближайшую кулису, весьма пикантно похихикивая…
Артём переглянулся с Вадимом: вот оно!!!
Потому что, как бы серьёзно после этого Самсон не пел, умоляя Господа «возвратить ему хотя бы на миг утраченные силы», никого уже этим он не пронял: гул, шарканье ногами, и хихиканье в зале не утихали ни на минуту!
Ну уж потом, когда, взяв умопомрачительную верхнюю ноту, Рома дёрнул бутафорские цепи и сверху посыпались камни (те самые, что хор носит во время «проходочки рабов»), и из трансляции загремел гром записи-фонограммы, гул зала перекрыть-таки удалось.
А вот отличного настроения людей, посмотревших жуткую «трагедию» – вряд ли.
В одном «упавший» на сцену и «замеревший» Артём был твёрдо уверен – удовольствия эти мужественно вытерпевшие до конца все два часа патриоты Оперного Искусства получили сполна!
А так как лежать приходилось, пока помреж не закроет занавес уже окончательно, он давно придумал, как закончить спектакль для себя несколько пораньше, чтобы не оставаться на общий финальный поклон, который все должны в обязательном порядке отрабатывать.
Во время всеобщей паники и грома-молнии всегда выключали свет, а включали мигалку. Вот Артём на четвереньках и с криками (а кричат и дико вопят пока все – ну как же! – можно отвязаться, и повеселиться!..) и уполз в дальнюю кулису, где мирно вставал, и шёл к себе переодеваться, не оставаясь с теми, кто потом встанет, «построится в два ряда», уже лицом к зрителям, и будет нетерпеливо ждать, когда же тем надоест хлопать, и солисты получат причитающиеся им цветы…
Однако сегодня и этот финт не прошёл: уползя, и громко вопя, он уткнулся уже за кулисами головой прямо в живот вычислившей его «финт» и поджидавшей его, и сердито сопящей, Майе Рихардовне.
Однако Артём не растерялся, и вежливо и громко сказал:
– Здравствуйте, Майя Рихардовна!
Хормейстерша оказалась настолько поражена этим «оригинальным» заявлением, что даже ничего не смогла достойно ответить на такую наглость, и он мирно прополз себе на коленях дальше, встал, и опять умудрился отделался от поклона.
И это оказался последний на его памяти «Самсон».
Назавтра его решением Худсовета сняли с репертуара.
Несмотря даже на все старания Ерундина, (Который, надо отдать ему должное – всегда присутствует лично на всех поставленных им спектаклях. Осуществляет, так сказать, авторский надзор, постоянно во всё вмешиваясь: ну, то есть подавая разные реплики и команды из-за всех кулис, почти всем, и почти одновременно со всех сторон.).
Поскольку во-первых, спектакль, всё-таки, «не совсем» отвечал восточному менталитету.
А во-вторых (И это – главное!)