Она рассказывала Марлене, где какая кукла живет – в основном на разных этажах на книжных полках, и что медведь и заяц на перевернутом стуле совершают путешествие, и убрать их значило бы его прервать, и путешественники никогда никуда не доедут, а фигурки от киндер-сюрпризов на подоконнике – это вообще отдельная страна. По лицу Марлены было видно, что она ничего не понимает и раздражается.
– А мать ее хоть раз навестила?
Бабушка уводила гостью на кухню пить чай, и оттуда доносилось что-то о другой стране, откуда не наездишься, и о женском счастье.
– Вот оно, новое поколение, с пеленок сидят в этих приборах, – картинно воздевала руки Марлена, возвращаясь в комнату и заставая Веронику с плеером.
А бабушка Ида терпеливо объясняла, что кассеты и виниловые пластинки дают разное звучание, и музыкальной девочке это интересно, она слушает и сравнивает.
– Она и в школу, что ли, здесь пойдет? – закатывала глаза Марлена уже на пороге.
– Почему бы и нет, – спокойно отвечала бабушка, – в школе будут подруги, ровесники. А то растет среди старух.
– И в музыкальную? – ехидно добавляла Марлена.
– Милая, ты тоже об этом подумала, – всплеснула руками бабушка. – Вот и я голову ломаю, где бы нам взять пианино…
– Она хоть денег шлет? – гробовым голосом спрашивала Марлена, и бабушка поспешно закрывала за ней дверь, на лестничной клетке договаривая про женское счастье.
Но Марлена возвращалась и снова твердила, что Ида берет на себя не свою ношу и что она ловится на элементарную физиологическую реакцию: большие, прямо смотрящие глаза вызывают у млекопитающих желание опекать и защищать детеныша. Это банальный инстинкт.
– А потом она специально будет этим пользоваться, малявка, в душу людям заглядывать, – ворчала Марлена.
А Вероника забиралась под стол к батарее, где так блаженно было мечтать о том, как приедет мама и они поедут домой. И непременно пройдут мимо Марлены, оживленно беседуя и смеясь, – им ведь так о многом нужно будет поговорить! И не заметят Марлену. И не поздороваются.
Ей нравилось, как здорово бабушка справляется с Марленой, причем безо всякой сердитости, но «не детское дело» оставить было нельзя. Уж от Иды она этого никак не ожидала. Вероника знала, что все-таки она маленькая, и всегда была самой маленькой и в садике, и во дворе, и старалась расти изо всех сил, но ничего не получалось.
И когда Ида куда-то ушла, Вероника достала ее церковные книги. Непонятно было только вначале. Потом витиеватые строки с трехногими буквами и скобками наверху, как в нотах, начали складываться в слова, знакомые и незнакомые. Их музыка прерывалась паузами, где смысл совсем ускользал, но в итоге все-таки улавливался, потому что мелодия сама по себе к нему выводила.
Эти книги не были похожи ни на сказки, ни на греческие мифы,