По причине штиля и мрачности, ночью принуждены мы были стать на якорь; на рассвете же 10 марта, снявшись с якоря и находясь при входе в залив, взяли два итальянских судна, идущих из Фиуме в Анкону и Сенегалию. Тихие ветры замедляли наше плавание, и как фрегат держался ближе к Далматским островам, то вооруженный баркас был готов для нападения на неприятельские суда, которые могли скрываться в малых и мелких бухтах.
В канале между островом Меледо и Рагузским берегом крепкий противный ветер и гряда камней, находящихся на севере острова Агосты, подвергали нас в ночное время опасности, что и принудило капитана выйти в море; но как тут ветер еще более усилился и фрегат ничего не выигрывал вперед, то 15 марта пришед в бухту Малую Карбони на глубине 35 сажен, грунт ил, стали на якорь. Здесь нашли мы одну тартану. Шкипер по обыкновению приехал на фрегат с своими бумагами, и как он был бокезец, то капитан, возвращая ему австрийские патенты, сказал: твои бумаги не годятся, тебе надобно переменить их на русские. Шкипер, не поняв и подумав, что берут его в плен, побледнел. Но когда ему объявили, что в Катаро развевает российский флаг, что его Отечество свободно, то всякий удобно может себе представить его изумление, радость и восторг. Он тотчас поехал на свое судно, переменил флаг, возвратился на фрегат и просил привесть его с людьми к присяге. После оной, забыв о своей торговле, предложил капитану взять французские магазейны, находящиеся в деревне. К вечеру остановилась возле нас другая бокезская требака, шкипер оной также предложил свои услуги и вызвался быть проводником.
Солнце уже зашло, когда мы положили якорь. Ночь наступила самая темная, к тому ж пошел проливной дождь. Пять гребных судов, из коих два вооружены были фальконетами, с 80 человеками матросов, солдат и бокезцев поручены были мне. В 9 часов отправились мы с фрегата. Вышед на берег, шкипер повел нас близ набережной. Дошед сей дорогой до пристани, поставили тут гребные суда и при них несколько людей, а с остальными тихо вошли в улицу. Бокезцы в темноте не могли сыскать дома, в котором стоял французский капитан, почему принуждены были войти в один ближайший, где светился огонь. Сквозь неплотно притворенную дверь увидели в нем 4 пирующих стариков; они сидели у потухающего огня на очаге; на покачнувшемся столике, пред ними стоявшем, виден был сыр, хлеб и каштаны, один из них держал кувшин в руках, другие, куря сигары, чему-то смеялись. «Бог помочь, добрые люди», – сказал я, входя, они оглянулись и, увидя блестящие штыки и солдат, испугались. «Не бойтесь, мы вам ничего дурного не желаем…» Но они, кажется, меня не понимали и стояли, не говоря ни слова, как оцепенелые. Когда же бокезский шкипер сказал им: «Не страшитесь, братико, то су наши мошкови», то одно сие слово как волшебным жезлом переменило страх их на радость, они ободрились, бросились целовать меня и