на Эльбрус, в царство шорохов ветра?
Брось, родимая!.. Дурь!.. Не мечтай!
Вот – дела, вот – заботы, проблемы!
Ты хотела в свой маленький рай,
к новым тайнам забытой Вселенной?
Ты мечтала покинуть меня,
к лету вырваться к чёрту из круга?..»
…Круг замкнулся!.. Теперь без огня,
без любви, без надежды, без друга.
Не посмела, как все, убежать!
Думай, думай: за что тебе это?..
Неземная московская гладь
вместо прелестей прочего света?!
Неживая бетонная ширь.
Точно чёрные вены – проспекты…
На огромной деревне – пустырь.
Дорогие, московские метры.
Коммуналка
Я хожу с потускневшим лицом,
потому что живу с подлецом.
Нет, не с мужем, не с чёрствым отцом,
а с соседом в лихой коммуналке –
в сером доме с шикарным крыльцом
и с помойкой в готической арке.
Говорят: «Коммуналка мертва!»
Только лживы такие слова!
В нашем доме, как будто в Содоме,
всё живёт,
светлых радостей кроме.
Бесконечные крутятся страсти:
зависть, злоба, желание власти.
За кастрюли воюем на печке,
бестолковые мы человечки.
Мой сосед – алкоголик и бабник:
если что-то случится – дерябнет,
если кто-то ему что-то скажет –
кулаком со всей одури вмажет.
И соседка – пропойца и шлюха –
всё к дверям прижимается ухом.
Нет… Она-то ни с кем не скандалит.
Суп под утро в половнике варит.
Просыпается с ликом мегеры,
если кончились все кавалеры.
А за стенкой хирурги лепечут,
что всю жизнь этих идолов лечат…
Дома, в морге – всё схожие морды.
Наша жизнь – клокотанье аорты.
Мировые решаем задачи:
кто на что сколотил себе дачу,
кто ведро своровал, кто пелёнку,
кто дал водки грудному ребёнку.
А хирург двадцать лет как мечтает:
«Коммуналки Господь расселяет!»
Уже выросли дочки и внучки,
поколенье четвёртое кошек,
а в сознанье его хоть бы тучка,
хоть сомненья мельчайший горошек!..
В нашем доме с шикарным крыльцом
ходят все с посеревшим лицом.
Облако покоя
Меня пленило облако покоя
такой неотвратимой высоты,
что кажется – дом нёсся над рекою,
а в этом доме были я
и ты.
И всё вокруг кружилось и смеялось –
но только называлось тишиной.
И я одна над миром оставалась –
но ты над миром тоже был со мной.
А дом?.. А дом?.. Он две руки подставил –
две комнаты, чтоб я за них взялась.
Он тоже улыбался и лукавил,
и нёсся