Громы и штормы резвятся в небесных пределах
И с наступлением ночи устало отвоют
Метят тяжёлыми ветками тех кто задел их
В самом низу у земли настигая собою
К берегу нашему гонят ветра свои лодки
И раньше срока за реку уводят последних
Белым по белому правят портовые сводки
И оставляют одних нас с тобой ненаследных
Радио гетто
После того, как дракон Виссарионыч «победил» дракона Алоизыча, в нашем гетто радио тоже стало запрещено. Повсеместно было введено проводное радио под названием «радиоточка.» Типа – вот вам радио, и точка! – по габсбургскому образцу, естественно. Конечно, был ещё «Маяк», но гимн необъятной страны в шесть утра как бы всё исчерпывал.
А у меня радио всегда было. Не успел я научиться просыпаться сразу по завершении гимна, как уже умел подслушивать разговоры, ведшиеся особенно тихими голосами. После же откуда-то взялся дарёный ламповый радиоприёмник – огромный, пыльный и облезлый. И в нём тоже жили тихие голоса.
И очень скоро затем появились небольшие и чувствительные транзисторные радиоприёмники, которые возможно было брать с собой в дорогу, и у меня был такой. Для него я делал запас батареек и наращивал антенну, чтобы он принимал и в поезде на полном его ходу. Через него я впервые услышал прекрасную недельную трансляцию на ВВС стихов Лимонова, прочитанных автором, и постепенно сам стал лжецом.
Подобно волнам
Подобно волнам, убелённым пеной
Из бирюзы морей бегущим к нам
Чтобы усталой обернуться сменой —
Подобно облакам в спокойном токе
Напомнить путникам по их делам
Чтоб серебром растаять на Востоке —
И как мотив дорогой раскалённой
Рассыпать ветром свой нездешний звук
Чтобы смутить вас недоговорённым —
Так жизнь моя течёт через века
Средь встреч крутых изгибов и разлук
Чтоб в устье впасть, где вечности река.
Trouville-Deauville
И было…
Ездили с товарищем несколько дней по Москве на мне – то набирая ему витаминов и повышая долю перца чили у него в крови путём скармливания ему за мои деньги китайской и вьетнамской еды, а то спеша в напротив «Шоколадницы» заведение за визами. Их должна была готовить, как было загодя выяснено по телефону, некто Мирей, которую, идя к ней через подобие КПП, я назвал Матьё. Но служивый понял сразу и слова не сказал. Документы не спросил даже. Мы же – помнили о калии и магнии.
В ответ на мой звонок через «местный телефон» она спустилась со своего второго этажа через театральную лестницу консульства довольно скоро:
– Вот ваши чиортови визы! Ви туот фсё перефернули за два дня!
Речь шла о восьми паспортах, в которых визу поставили в течение понедельника и вторника, ибо товарищ мой ещё в воскресенье свою ковровую бомбардировку начал прямо с телефона квартиры консула. Как говорил один владелец из домов в Америце, «хлавное – правильно начать.» Мы вылетели порознь через четыре дня, ведь билеты уже были на руках. А товарищ летел со мной, поскольку наверняка ещё надеялся на витамины и чили.
Чтобы вылететь вовремя и прибыть в Шарль-де-Голль часов в 8 утра, мне предстоял долгий путь из Измайловских лесов через Армянские проулки и Автозаводские просторы в Домодедово. Когда около полпятого утра проулки были позади, и начались автозаводские сталинки, чтобы из них забрать бодрую концертмейстершу, товарищ мой вывалился на едва прибранный асфальт московской неповторимой свежести, направился к киоску и отобрал недопитую банку у ханыги.
Заслуженный, кстати. И гений по совместительству. Пока летели до швейцарских холмов – спали. Пересаживаясь на парижскую лошадь, очнулись и разругались. Прилетели вовремя и разъехались. Мне досталось такси с арабофранцузом за рулём и запахом второго этажа чайной в Кривоколенном. Понятно, что он ожидал от меня, что и я буду говорить на его наречии. Пришлось перенаправиться к вокзалу и, стартовав поездом от Пари Нор, через пару часов очутиться в Давиле среди ветров, покрытого ракушками холодного пляжа и пустых заведений с неработающими плитами.
И было… На третий день шатаний между Трувилем и Давилем через мостик, перекинутый через речку Тукь в самом её узком месте, мне захотелось назад домой – в тень Шарля де Голля, – чтобы увидать ещё что-то, помимо вокзала и дискотеки. И была ночь у ресторана, что у подножия ещё нетронутого огнём Нотр Дам де Пари. А такси домой – не было, ибо бастовали студенты. Но были помощники метрдотеля магрибского вида, а я уже говорил по-французски.
Слушай, бадди, – сказал