Я понял, что тут играла роль моя личность и боязнь того возрастающего значения, которое я приобрел в украинских частях. Сообразив это, я вышел в другую комнату и тут же написал рапорт об моем отчислении от командования корпусом с предписанием временно вступить в командование начальнику 104-ой дивизии генералу Гандзюку, и ушел. В тот же вечер я поехал обратно в Белую Церковь, куда и прибыл на следующий день, было это, кажется, 26 декабря.
В Киеве тогда же я познакомился с неким доктором Луценко. Полтавец выставлял мне его как одного из крупных организаторов Казачества на юге Украины, в Одессе. В первое время он действительно что-то сделал. Так как людей у меня совершенно не было, я хотел поближе его узнать и пригласить его в Белую Церковь, где, кстати, в тот же день в здании Белоцерковской гимназии я открывал съезд представителей от различных сотен.
Луценко показался мне идеалистом, желавшим в наше время возродить полностью старое казачество и всю Украину перестроить на казачий лад. Он был каким-то фанатиком, ненавидевшим все русское, хотя это не помешало ему дослужиться в России, будучи военным [врачом], до чипа надворного советника. В денежном отношении честный, но недалекий, чрезвычайно честолюбивый, хотевший во чтобы то ни стало играть первую скрипку. Судьба потом надолго свела его со мною, и я убедился, что не ошибся в своей первоначальной оценке.
Я пошел на съезд. На съезде Луценко тоже выступил, ни к селу, ни к городу, с предложением дебатировать вопрос самостийности Украины. Съезд в тот же день закончил свои заседания, и я решил, сдавши корпус, ехать в Киев и там окончательно выяснить, будет ли Казачья Рада признана Центральною Радою и тогда уже официально действовать, создавши целую стройную организацию, но в случае непризнания ее я решил попробовать действовать за свой страх, но радикально изменив всю систему назначения начальников, и для этого я хотел в Киеве набрать подходящих офицеров-украинцев и организовать инструкторскую школу, а затем уже вышедших из этой инструкторской школы распределить по сотням. Они же и являлись бы нашими агитаторами.
Декабря 29-го я сдал корпус Гандзюку. Сафонов остался начальником штаба. Я предчувствовал, что из комбинации этих двух лиц ничего путного не выйдет. Оба прекрасные люди, Гандзюк – настоящий герой, но оба это были начальники, привыкшие исполнять, но выкручиваться из сложных положений они не умели. Оба этих честных генерала, судя по всем отрывочным сведениям, которые я имел, погибли на своем посту, растерявшись перед кучей большевиков.
Обстановка в Киеве
В Киеве работа кипела. Поняв, что с министерством дела не сладишь, так как оно, не желая нас признавать, создало особый казачий отдел, во главе которого оно поставило некоего прапорщика Певного, старавшегося всячески дискредитировать нашу организацию и раздававшего