Недостатка внимания тетя не испытывала никогда, но главным мужчиной в ее судьбе был провозглашен пресловутый Лазуревский. Который, насколько я знала, и Лазуревским-то не был – этот псевдоним писатель взял в начале своего творческого пути, когда однажды приехал к морю, да так там и остался… Видимо, обладал изрядной долей авантюризма, раз поддался очарованию лазурной водной глади, светлого рассыпчатого песка, графитово-серых шершавых скал – всего того, что потом с таким восторгом описывал в своих книгах, став известнейшим маринистом.
«Вот как нужно верить в мечту! Все бросил, в один миг, – всплыла в памяти одна из многочисленных нотаций Доры. – Стас ведь не учился литературному мастерству, он – технарь, после окончания института успел поработать инженером на заводе. Его вел талант, истинный талант! И конечно он не сомневался в своих силах. Учись, Ника! А ты даже надоевшую работу сменить не можешь…»
Мне действительно была неведома подобная храбрость. Да и стабильные 1970-е, ставшие для Лазуревского периодом радикальных решений, плохо вязались в моей голове с залихватской склонностью к риску. Похоже, писателя направляли не только путеводная творческая звезда и несгибаемая вера в себя, но и организаторская жилка. Иначе как объяснить тот факт, что он быстро устроился на новом месте, окружил себя единомышленниками и создал что-то вроде творческого сообщества. А в начале 1990-х на перемены в стране отреагировал по привычке категорично, отказавшись от любимых морских стихов в пользу остросоциальной прозы. И не прогадал, сумев заново, с иной стороны, раскрыться для преданных читателей. Дора, помнится, сетовала на потерю фирменного лирического стиля, но к тому моменту страсть ее поутихла, и поэт остался этакой мифической фигурой, пусть ярким, но все-таки прошлым…
– …а скала очертаниями напоминает коня, раскинувшего крылья над морем, – вторгся в мои мысли мечтательный голос Доры. – Стас говорил, этот пейзаж словно создан для того, чтобы дарить вдохновение! Домик утопает в зарослях дикого винограда, там можно с легкостью укрыться от палящего солнца и любопытных глаз. Вернемся в купе, напомни, покажу снимки, я прихватила свой фотоальбом. Да-да, тот самый! Ты обожала рассматривать его в детстве, но, наверное, с годами многое забылось… А ведь именно в том домике была написана лучшая – ранняя – лирика Стаса. Ты, конечно, помнишь эти произведения: «После шторма», «Парус на закате», «Солонее слез»…
Как же не помнить, если тетя забрасывала меня трудами Лазуревского и даже настояла на том, чтобы выпускное сочинение в школе я писала по его поэзии! Современное творчество, по моему скромному разумению, уступавшее былому в стилистике, но, несомненно, выигрывавшее в сюжетном плане, энтузиазма у тети не вызывало. Вот и сейчас, томно прикрыв глаза и вскинув длинные кисти рук, Дора принялась декламировать хорошо поставленным голосом «из раннего»:
О