И потому, наверное, даже черные паруса меня так манят. Они обещают свободу, бескрайнее море, новые берега и чужие земли. Жизнь, далекую от предрассудков. Жизнь, сильно отличающуюся от того, что мне рисует предначертанное родительским титулом и их стремлением его сохранить.
Я сбегаю по утрам, когда дом еще спит; одеваюсь без камеристки, сама шнурую корсет. Зачастую даже не надеваю мюли – выскакиваю на рассветную росу босиком, придерживая подол платья и обувь одной рукой, а шлюпку другой. Бегу в старый заброшенный парк, где полуразрушенные античные колонны оплетены виноградной лианой, и смотрю оттуда на чарующий корабль Я ощущаю свободу, забываю о своих обязанностях, о том, что придет вместе с осенью. Они принадлежат лишь мне, эти минуты рассвета, когда солнце только всходит над горизонтом, и море искрится в первых лучах приходящего дня, и от легких прохладных порывов ветра невесомо поднимаются флаги, словно подмигивая. Два черепа. Человеческий и драконий.
Ох, если бы было можно навсегда остаться в этих мгновениях, в тишине парка, где слышны только пение птиц, шепот ветра и шорох прибоя. И, кажется, что все дни стираются и забываются, и остаются лишь часы рассвета и редких ночей, когда вновь удается вырваться из клетки усадьбы, лап высокопоставленных гостей, званых обедов, придворных слуг и нескончаемой подготовки к "основному событию моей жизни".
Проходят три долгие недели, и мое лето пахнет морской солью и лавандой. Мы прогуливаемся под руку по городскому парку, подобному зеленому лабиринту, обсуждая последние новости двора; однако, безусловно, диалог наш перетекает неспешно к темному кораблю в порту.
– Может, корабль конфискован? – вопрошает Валери, пожимая плечами. – Да и не видела я ни одного "моряка", – девушка многозначительно проговаривает последнее слово сквозь зубы. – Может и правда корабль просто ожидает дальнейшей официальной судьбы. Не могут же пираты так спокойно швартоваться настолько близко к Марселю; их бы давно направили в подобающие места.
– О, многоуважаемая дама, – из-за стены кустарника (словно накликали!) выныривает поджарый мужчина, пугая нас до ужаса; мы с Валери сжимаем до боли друг другу руки, делаем несколько шагов назад, – вы даже представить себе не можете, как многое возможно за должную оплату!
Он одет в потертую льняную рубашку, которая больше походит на тряпку, покрытую пылью и грязью. Под поясом у него натянуты кожаные штаны, а на