мира.
не-миру не видно конца и края. бесконечное садомазо,
зло потирает лапки, как в шоколаде вывалявшаяся муха.
Дед Мороз, если ты не вымер, как динозавр, если ты не кончился от маразма,
принеси нам спокойный год.
мне самой ничего не нужно.
только пусть закончатся войны, насилие и разруха.
остальное найдётся
наше тихое место в глуши. ну, допустим, на юге,
в доме пахнет анисом и манго, и города грохот не слышен.
мы всё так же ворчим и скрипим, и не видим в округе
никого, кто бы был равнодушным и лишним.
мы всё так же дымим, забираясь с романом и ромом
на широкое ложе, покрытое хлопком и шёлком,
и река укрывается в роще, и весна предвещается громом,
и искристое счастье течёт сквозь межшторную щелку.
мы всё так же одни, только стол, за которым работа,
только книги и кактус, и, может быть, маленький пёс,
без напрасных часов ожиданий, без попыток поймать хоть кого-то,
кто бы нас от самих же (поломанных, грустных) увёз.
только день, только жизнь. только юг, только тихое место в дали.
мы всё так же отчаянно рвёмся к свободному месту под солнцем.
пожелай нам, чтоб мы всё на свете смогли,
что зависит от нас.
остальное найдётся.
я почти забыла глаза тирана
не болите, глупые старые раны,
нечего раздражать меня, я почти
справилась и забыла глаза тирана,
я из памяти стёрла, как бился тогда в груди
рваным ритмом этот никчемный орган,
у которого ни совести, ни ума.
насос отвечает за то, в кого быть влюблённой,
нет, спасибо, я лучше теперь сама.
даром, что ли, вложены логика и рассудок,
руководствоваться порывами, а потом страдать?
никогда я больше уже не буду
слепо висельника тащить в кровать.
как дрожала в углу, раздетая,
в страхе съеживаясь в комок.
но теперь его ждёт вендетта.
как он мог, боже, сколько же боли,
да как он мог?
башня
на рассвете все ещё выворачивает от тошноты,
и сжимаются стены, и рот разрывается стоном.
когда кто угодно рядом, но только не ты.
когда больше нет ни одной силенки, чтоб быть влюблённым.
я пропил все – и гармошку, и печень свою, и зарплату,
выменял все, пальто заложил в ломбард,
в пух и прах проигрался с чужими в карты,
я нищий, и я этому, знаешь, рад.
дразнить меня станешь – рублем ли, телом своим невинным,
доведёшь до икоты, до срыва, до сумасшествия.
когда ты ушла, я жил как на поле минном,
где каждый шаг мне твердил о последствиях.
выбрал не то, предал, сломал, разрушил.
башня в картах таро мне сулила распад структуры.
я был идиотом, ты была самой лучшей.
я жил как во сне, я вёл себя