Нас проводили во двор, и чуть позже работорговец уже расхаживал вокруг меня, истекая по́том от жары. Он был такой же высокий, как кочевник, но в два раза толще. Его пузо выдавалось вперед так, что пуговицы едва держались в петлях его золотой парчовой рубашки.
– Неплохо. – Он щелкнул пальцами, и девушка-рабыня появилась из недр его особняка с подносом и напитками. Работорговец опрокинул одну чашу, намеренно не предложив ничего кочевнику. – В борделе за нее хорошо заплатят.
– Как за шлюху с нее не получить больше сотни марок, – возразил кочевник. Его переливчатый голос обволакивал. – А мне нужно двести.
Работорговец фыркнул, и мне захотелось придушить его за это. Во дворах соседних домов били подсвеченные фонтаны, сновали рабы-книжники. Дом этого толстяка являл собой нагромождение арок, колонн и внутренних двориков. Двести серебряных для него – капля в море. Он наверняка заплатил гораздо больше за гипсовых львов, восседавших по обеим сторонам от входной двери.
– Я надеялся продать ее как домашнюю рабыню, – продолжил кочевник. – Я слышал, ты ищешь такую.
– Да, – признал работорговец. – Комендант наседает на меня вот уже несколько дней. Ведьма продолжает убивать девочек. Нрав у нее как у гадюки.
Работорговец разглядывал меня, словно фермер теленка, и я задержала дыхание. Затем он покачал головой.
– Она слишком мала, слишком юна и слишком красива. Она не продержится и недели в Блэклифе, а искать ей замену – это новые хлопоты, мне они не нужны. Я дам тебе за нее сотню и продам Мадам Мох, что в доках.
Капельки пота стекали по лицу кочевника, хотя внешне оно казалось спокойным. Мэйзен велел ему сделать что угодно, лишь бы доставить меня в Блэклиф. Но если бы он сразу сбросил цену, работорговец мог заподозрить неладное. Если все же он продаст меня в бордель, неизвестно, как быстро Ополчение сможет меня оттуда вызволить. Если же он вообще меня не продаст, мои попытки спасти Дарина пойдут прахом. «Сделай что-нибудь, Лайя, – Дарин снова побуждал меня набраться мужества. – Или я умру».
– Я хорошо глажу одежду, господин, – выпалила я прежде, чем смогла обдумать свои слова.
Кочевник открыл рот, а работорговец посмотрел на меня как на крысу, которая вдруг начала жонглировать.
– И я… я умею готовить. И убираться, и делать прически, – я перешла на шепот. – Я буду… буду хорошей служанкой.
Работорговец осмотрел меня с ног до головы, и я пожалела, что посмела заговорить. Затем его глаза сверкнули хитрым, почти довольным блеском.
– Боишься стать шлюхой, девочка? Не понимаю почему. Это вполне честное ремесло.
Он снова обошел меня, вздернул мой подбородок, пока я смотрела в его зеленые, как у рептилии, глаза.
– Говоришь, умеешь делать прически и гладить одежду? А на рынке сможешь справиться сама?
– Да, сэр.
– Читать ты, конечно, не умеешь. А считать?
Разумеется, я могу и считать, и читать, жирный боров.
– Да, сэр, я могу