Я жил в стране умеренного социализма, где обладание материальными благами неукоснительно охраняется законом, а банковская система защищена могущественными государственными гарантиями. Мне не грозили ни растрата, ни злостное банкротство, если, конечно, я не стану выходить за рамки законности. Короче, мне больше не о чем было особенно беспокоиться. Впрочем, я и прежде ни о чем особенно не беспокоился: учился серьезно, хотя блистать не блистал, по окончании института сразу устроился в государственный сектор. Это было в начале восьмидесятых, в эпоху модернизации социализма, когда руководимая незабвенным Жаком Лангом[1] культура купалась в роскоши и славе; при приеме на работу мне положили весьма приличную зарплату. А потом я состарился, наблюдая без волнения за чередой политических перемен. Я всегда держался вежливо и учтиво, меня ценили коллеги и начальство, однако темпераментом я обладал сдержанным и обзавестись настоящими друзьями не сумел. На Лизьё и окрестности стремительно опускалась ночь. Почему я никогда не отдавался работе страстно, как Мари-Жанна? Почему я вообще ничего в жизни не делал со страстью?
Последующие несколько недель не принесли мне ответа, а утром двадцать третьего декабря я взял такси и отправился в аэропорт.
3
И вот теперь я как дурак стоял один в нескольких метрах от окошечка “Нувель фронтьер”. Субботнее утро, праздники; аэропорт Руасси, естественно, битком набит. Жители Западной Европы, как только выдается у них несколько свободных дней, разом устремляются на другой конец света, облетают пол земного шара – словом, ведут себя так, будто из тюрьмы сбежали. Я их не осуждаю; я сам собираюсь поступить точно так же.
Мои мечты банальны. Как и прочих европейцев, меня тянет путешествовать. Занятие это сопряжено с трудностями: языковой барьер, плохая организация общественного транспорта, страх, что тебя облапошат или обкрадут: если