– Тот выглядел посвежее. Можем нарвать листьев и пожевать. Уровень хорошина у нас в крови поднимется, и мы сможем жить здесь или где угодно и чувствовать себя счастливыми. А можем вернуться в концент и попытаться достичь счастья честным путём.
– Ты веришь всему, что тебе скажут, – заявил он.
– Это ты надежда эдхарианцев, – возразил я, – значит, ты и должен верить в такое без вопросов. Честно говоря, я удивлён.
– А сам ты теперь кто, Раз? Циничный процианин?
– Так все решили.
– Слушай. Я вижу, как трудятся старшие инаки. Те, кого озарил Свет Кноуса… – последние слова Джезри произнёс с издёвкой. От досады он то замедлял, то ускорял шаг, сообразно тому, как развивалась его мысль, – …занимаются теорикой. Менее одарённые отпадают, становятся каменотёсами или пасечниками. Самые несчастные уходят или бросаются вниз с собора. Остальные выглядят счастливыми, что бы это ни значило.
– Уж точно счастливее, чем здешний народец.
– Не согласен. Они не менее счастливы, чем тот же фраа Ороло. У них есть то, что им нужно, – колёса с голыми дамочками. У него есть то, что нужно ему, – снизарения о тайнах вселенной.
– Тогда давай конкретнее: чего хочешь ты?
– Чтобы что-нибудь случилось. Мне почти всё равно что.
– Если ты сделаешь большой прорыв в теорике, это сгодится?
– Конечно. Но каковы мои шансы?
– Зависит от данных, которые приходят из обсерваторий.
– Точно. То есть от меня ничего не зависит. И что мне делать, пока я жду?
– Изучать теорику, которая тебе так хорошо даётся. Пить пиво. Заводить тивические отношения со всеми суурами, каких сумеешь уговорить. Чем плохо?
Джезри с подозрительной сосредоточенностью пинал камешек и смотрел, как тот прыгает по тротуару.
– Я вот всё рассматриваю околенцев на витражах.
– Кого-кого?
– Ну, сам знаешь. Есть витражи в честь светителей. Самих светителей всегда изображают большими. Почти на всё окно. Но если приглядеться, можно увидеть крошечные фигурки в стлах и хордах…
– Которые жмутся на уровне их коленей.
– Ага. И смотрят на светителя с обожанием. Помощники. Фиды. Второй сорт. Те, кто доказал лемму или на каком-то этапе прочёл черновик. Никто не помнит их имён, кроме разве что ворчливого старого фраа, который протирает витраж.
– Ты не хочешь быть околенцем.
– Верно. Как так выходит? Почему у одних получается, у других – нет?
– То есть ты хочешь персональный витраж?
– Это бы значило, что со мной случилось что-то интересное, – ответил Джезри, – что-то интереснее, чем сейчас.
– А если выбирать между этим и высоким уровнем хорошина в крови?
Мы подождали, пока большой составной грузотон задом выедет с нашего пути. Джезри всё это время молча думал.
– Наконец-то ты задал интересный вопрос, – сказал