– То, что с племяшом несчастье приключилось, я сразу почувствовала, – монотонно вещала тётка Зойка. – У нас это, сам знаешь, в крови.
– Да, – дед натужно кашлянул. – Это не люди, которые от природы оторвались и корней своих не помнят.
– Вот, только, сразу выехать не получилось. Мохнатый, снова, шалить начал. Пока успокоила, пока грань утрясла, времени много прошло.
– Зачем ты его сюда притащила? Не место человеку в приграничье. Не страж он. Трудно ему будет.
– Если ему, сейчас, ногу не залечить, на всю жизнь колченогим останется. Жалко. Кровинушка, как-никак.
– Он, прежде всего, человек. А человеку в приграничье тяжело. Даже, опасно.
– Ты-то, чего выперся? Хорошо, ещё, личину людскую надеть догадался.
– Видел, как парень на улицу вышел, а Мокрец в последнее время не в настроении. Вдруг бы утащил.
– Знаю я, что Мокрец не в духе. Только, я наказала племяннику к реке не спускаться.
– А он спустился.
– Не увидел бы тебя, не спустился бы.
– Ох, тяжело ему тут будет.
– Я постараюсь оградить его от приграничников.
– Как? Они людей не любят. Отвезла бы ты его назад в город.
– Нет. Сначала, на ноги поставлю.
Я, из разговора, так ничего и не понял. Зато, продрог от сырости, и мне опять захотелось в тёплую постель под пуховое одеяло. Я вернулся в дом, взобрался на кровать, накрылся с головой и, пригревшись, снова уснул. Не слышал, даже, как Зоя, зайдя, постояла надо мной, вздохнула и полезла к себе на печку.
Когда, утром, я проснулся, по дому витал аромат свежей сдобы, на столе исходил паром самовар, а тётка Зойка с раскрасневшимся от огня лицом суетилась у печи.
– Проснулся? – оглянулась она, когда я вышел из-за занавески. – Долго вы, городские, спать любите.
– Так, утром же, спится лучше всего!
– Утром самое время для дел. Граница между светом и тьмой. Много чего успеть можно.
– Какая ещё граница?
– Не бери в голову, это я, так, о своём. Ну? Давай, умывайся. Я блинчиков напекла.
В умывальнике, вопреки моим ожиданиям, вода была тёплой. Я морально, уже, приготовился к колодезной, студёной. Тётка позаботилась. То-то ворчит, возясь у печи, что-то про изнеженных городских. А сама холодную воду с горячей до нужной кондиции разбавила, чтобы племяннику было приятнее умываться.
– Садись быстрее, – подогнала меня тётка. – Блинчики стынут.
Я посмотрел на гору янтарных блинов, исходящую паром, стоящие рядом блюдца с мёдом, сметаной и черничным