Наша машина опаздывала. Поодаль дремал в распахнутой «Волге» оставшийся без дела таксист – выставил наружу в подвернутой штанине левую ногу, лохматую, словно кактус.
За ночь город не остыл, воздух был хоть и морским, но каким-то комнатным. Пробежали наискосок три бродячих пса – точно воротник, овчина и подол от одного распоротого тулупа. В порту железным голосом крикнул подъемный кран. Ветер пошевелил гривы акаций.
Циглер курил, в его бесформенно-коричневом, похожем на клубень, кулаке сигарета смотрелась тонкой соломинкой. Он заметил мой любопытный взгляд и пояснил:
– Парафин под кожу закатал. По дурости, когда служил. Теперь вот, – он вздохнул, – не руки, а копыта…
– А зачем?
– Ну, так, – он поискал мишень, резко двинул кулаком по облупленной колонне, будто срикошетила болванка.
– Видишь, – он изучил кулак, – и хоть бы х…
– А почему Циглером зовут?
Он сплюнул и бешено улыбнулся:
– Фамилия такая…
Я пожалел, что спросил. Циглер курил и хмурился. Я смотрел, как быстро темнеет под ветвями акаций однотонный серый асфальт, превращаясь в черную тень. За миг поголубело бесцветное небо. В листве словно заискрились укрытые маленькие зеркала – всходило солнце.
Приехал «раф», рядом с водителем сидел довольный Мудянка:
– Загружаемся, хлопцы, еще подскочим на Октябрьскую за консервой.
В салоне не было кресел, я устроился на рюкзаке, поискал бок помягче и сел. Щербатая дорога трясла машину, и обод тушенки беспокоил копчик.
Рассветная Феодосия выглядела как город детства, который однажды напрочь позабыл. Точно много лет назад кто-то выкрал мою прежнюю жизнь, обесточил память, а сейчас она пробуждается болезненными всполохами узнавания – вот здесь, во двориках играл в казаки-разбойники, тут из колонки тянул пересохшим горлом воду, по этой улице спешил в школу, помахивая портфелем. Вспомнились иные отец и мать, стены детской комнаты в цветочных обоях, сиреневые шторы, письменный стол…
На улице Октябрьской мы погрузили рыбные консервы, краснодарскую томатную пасту в поллитровых банках, макароны, крупу, рис.
– Вот на х… тебе этот Коктебель, – отговаривал водитель. Он уже был в курсе моей печали, наверняка Мудянка проболтался. – Там же одна интеллигенция бородатая собирается. Москва и Ленинград. Физики и лирики. С тоски подохнешь!
Он обернулся, чтобы я увидел его игривое лицо.
– Мудянка, – говорил Мудянка.
Кивал, соглашался в такт ухабам Циглер.
– А бабы ж какие страшные туда понаезжают, – пугал водитель. – Не накрашенные, нечесаные. Все в этих бусах плетеных, фенечки-х…нички, как их там? Лучше в Судак. Там себе такую кралю найдешь, про жинку свою и думать позабудешь. И, опять-таки, имеются места культурного отдыха. Рестораны,