Он значительно старше Тюлина, у него седая борода, голубые, выцветшие, как и у Тюлина, глаза, на голове грешневик, а на лице, где-то около губ, ютится та же ветлужская складка.

      – Страдаешь? – спрашивает он у перевозчика с улыбкой почти сатирическою.

      – Голову, братец, всеё разломило. И от чего бы?

      – Винища поменьше пей.

      – Разве-либо от этого. Вот и проходящий то же баит.

      – А лодку у тебя, гляди, унесет.

      – Как не унести. Просто-таки и унесет.

      Оба смотрят несколько времени, как вздрагивает, точно в агонии, опрокинутая лодка.

      – Давай паром, што ли, – ехать надо.

      – Да тебе надо ли еще ехать-то? Чай, в Красиху пьянствовать?..

      – А ты уж накрасился…

      – Выпито. Голову всеё разломило, беды́! А ты, может, лучше не ездий.

      – Чудак! Чай, у меня дочка там выдана. Звали к празднику. И баба со мной.

      – Ну, баба, так, стало быть, не миновать ехать, видно. Э-эх, шестов нет.

      – Как нет? Чё хлопаешь зря? Эвона шесты-те!