– Ты именно это мне и предлагаешь: продать свою жизнь и свободу. То, что мне дорого, что наполняет каждое мое утро смыслом. Ты предлагаешь мне продать Родину, за которую миллионы моих соотечественников отдали жизни, которой посвящали свой труд. Ты предлагаешь мне продать землю, оплаченную кровью и потом поколений, дело, на которое я сознательно бросил свою жизнь. А что предлагаешь взамен? Бетонную коробку многоэтажки, бессмысленную работу по поддержанию текущей беспросветности и вскармливание личинок на пару с самовлюбленной бабенкой, обладающей кругозором улитки. Извини меня, приятель, – слово «приятель» Ваграмов выговорил с особой язвительностью. – Как по мне, пусть даже смерть, но смерть достойная! Только бы не отвратительная жизнь крепостного крестьянина. Лучше подохнуть в крови с осколком в шее, чем жить в дерьме!
Споры Игоря и Жоры, ранее незначительные и прекратившиеся с отбытием первого на войну, возобновились с новой силой и в иной плоскости. Раньше я нередко говорил Игорю, что ему не хватает чувства такта и способности игнорировать чужое мнение, особенно когда расхождения принципиальны и таятся в глубинной сущности мировоззрения. Если уж на то пошло, что вообще можно объяснить человеку, который всю жизнь воспринимает как коммерческое предприятие и набивание очков в бессмысленной гонке по замкнутому кругу? Но сейчас я почувствовал, как сильно Ваграмов переменился, насколько тверд стал и уверен в своей позиции. Это чувствовалось повсеместно: в голосе и жестах, во взгляде и осанке.
– Извечная борьба бобра с ослом, – снисходительно произнес Носок, почти никогда не пытавшийся кого-то переубеждать, и удалился заговаривать зубы девушкам.
– И все же, почему ты вернулся, Игорь? – я подошел к Ваграмову. – Война в самом разгаре, как я понимаю. По телевизору вовсю горланят о грядущем наступлении.
– Больше верь ящику, – Игорь презрительно скривил губы. – Разброд и шатание – вот что такое сегодняшний Донбасс. Это совсем не то, что было в июне четырнадцатого, хотя прошло меньше года. Еще недавно обнадеженное подъемом, население теперь чувствует себя преданным. Деятельных и идейных людей насильно выдавливают, патриотам все сложнее противостоять организованным бандам, пустившим корни в верхах. Я уж не говорю о том, что наше государство открещивается от тех, кто за него сражается. «Русскому не привыкать. Тысячей больше, тысячей меньше» – так они привыкли думать. Просто вытирают о нас ноги.
– Наша пропаганда рисует другую картину. Сплоченное население, готовое драться до последнего патрона, мальчики, распятые в трусиках, гуманитарная помощь… И одновременно мирные инициативы где-то в Европе. Один Минск чего стоит! Ты не планируешь возвращаться?
– Видимо, нет, – Игорь закусил губу, немного помолчал и тихо добавил: – Я вообще-то не очень хотел приезжать сюда. В Донецке я был бы куда нужнее.
– Вынудили?
– Даже не спрашивай, – Игорь горько усмехнулся. – Давно выдавливают непримиримых командиров, ставящих наступательные