А картинки перед глазами пляшут, тонут, опутывают и связывают. Звуки за стенкой раздражают, неужели так трудно сделать телевизор хотя бы немного тише? Пиксели на светящемся экране мелькают, но ускользают от понимания. Соленая капля падает с подбородка, проникая в складки старого темно-синего свитера, исчезая в них. Костяшки кулака нервно постукивают по коленке, выдавая рваный ритм шаманских танцев у костра. Губы плотно сжаты в тонкую линию, едва заметную на лице, погруженном в полумрак.
Единственная фраза, изредка срывающаяся шепотом, провоцирует новые капли, падающие в недры складок:
– Я так больше не могу.
Но, видимо, все еще может. И жить может и дышать, и есть, и очень много спать тоже может. Каждый день кажется последней песчинкой на переполненных весах, но дни все тянутся и тянутся, вот уже почти полгода.
Полгода с момента получения диплома, полгода с момента последней встречи с ней, полгода затворничества в этой квартире, словно в берлоге. Полгода отвратительной погоды на душе. Без сил, без надежд, без обещаний, без веры, что когда-нибудь станет легче.
Можно ли так протянуть отведенное ему время, пытаясь не сойти с ума? И если вернуться в тот день и поступить по-другому, то стало бы сейчас легче? Был бы он другим теперь, если бы все было иначе тогда? Он не знает. Но даже думая о том, что возможно было бы легче, он отчаянно держится за каждую крошку воспоминаний, не желая упустить ни единой секунды, что когда-то были раем.
Воспоминания, что спряталось за этим словом? Чувства, ощущения, мысли, движения, слова, отпечатавшиеся в голове мазками произошедшего. Как будто этого всего никогда и не было, но было. Боль и радость, смех и слезы. Воспоминания крепко держат своими нитями и влияют на решения в моменте сейчас. Что-то хотелось бы изменить, а что-то хочется продлить вечно. Но вне зависимости от желаний, все эти мазки так и останутся в голове навсегда.
Кто-то спокойно живет с ними, продолжает жить и идти дальше, а кто-то отчаянно утопает в собственноручно созданном тумане и не желает выбираться. Для кого-то прошлое наполнено всеми красками широкой палитры, от иссиня-черной, бросающей в дрожь, сквозь легкие бабочки оранжевого и вязкую зеленую болотную слизь, до испепеляющего белого, дарующего блаженство. Но у него все не так. Все, что он помнит и все, что он знал, поделено лишь на две стороны, отчетливые и никогда не касающиеся друг друга. Рай и ад.
И как так вышло, что адские мерзлые степи злости, печали, опустошения и бессилия, занимают большую часть его жизни? Райские сады со спелыми наливными фруктами, по сравнению с ними, кажутся лишь островком. Манящим, но затаившимся среди черной пустоты.
Он всегда знал, что хорошо, а что плохо, где правда, а где ложь, и делил, делил свой и чужой мир на