Неокантианство. Одиннадцатый том. Сборник эссе, статьей, текстов книг. Валерий Алексеевич Антонов

и, прежде всего, что он был чрезвычайно разносторонним, поскольку из него можно вычитать столько же мнений, сколько магометанин может вычитать из Корана.31 Этот человек, так сказать, сказал все, что можно придумать (возможно, и кое-что еще), и поэтому он написал «самую разностороннюю, самую гениальную, но в то же время (разумеется) и самую противоречивую книгу», которая когда-либо существовала. Противоречие действительно приводит к многогранности. Если, например, кто-то хочет избежать противоречия, он может сказать: «Мир существует»; если же он достаточно «изобретателен», чтобы не уклоняться от противоречия, он может с такой же серьезностью заявить во второй части своей работы: «Мир не существует». Таким образом, с помощью противоречия он может сделать ровно в два раза больше утверждений, чем без него, то есть быть ровно в два раза более разносторонним. Соответственно, от другого ученого Канта мы узнаем, что противоречие на самом деле является частью «гениальности», что оно и есть гениальность, что настоящий гений не должен быть настолько ограниченным, чтобы уклоняться от противоречий.

      Итак – «противоречие гениально». Давайте посмотрим, что значит противоречие: противоречие состоит в том, что в одном месте моей книги я говорю: «Эта вещь существует», а в другом месте с той же уверенностью утверждаю: «Эта самая вещь (которая, несомненно, существует) не существует» (или также: «Сомнительно, существует ли эта несомненно существующая вещь»). Что же я утверждал на самом деле? Очень просто! Оба утверждения одинаково сильны, поэтому мое второе утверждение отменяет первое, а первое отменяет второе. Утверждения взаимно противоречат друг другу. Так что же я утверждал? – Я вообще ничего не утверждал, и, следовательно, гениальность противоречия заключается в том, что человек вообще ничего не утверждает. Таково положение вещей в нашем и даже в обывательском понимании Канта, и теперь я советую читателю принять участие в «Кантовском движении», если он хочет стать гением. Ему не нужно ничего говорить, если он делает это только в гениальной форме противоречия, ибо это единственная форма, в которой можно сказать что-то, не сказав ничего.

      Но то, что идея гениального противоречия весьма плодотворна, более того, она даже имеет моральный эффект, поощряя терпимость и называя провозгласителей этого учения «терпимыми вольнодумцами», а их оппонентов – «нетерпимыми ортодоксами», проистекает из того, что последователи этой Кантовой деноминации могут каждый без ошибки интерпретировать («понимать») или даже «переинтерпретировать» Канта совершенно противоположным образом. Ибо противоречие между различными «кантовскими взглядами» возникло не от того, что Канта неправильно истолковали, а от того, что сам Кант был достаточно «тщательным, разносторонним и изобретательным», чтобы противоречить самому себе.