Собака
В убежища и укрытия
запрещается брать с собою животных.
Надрывно и жалобно выли сирены,
И люди бежали, бежали, бежали…
И в небе холодном
под ветром антенны
Распятьями тоненькими дрожали.
Когда уже в улицах было пусто,
Когда задвигали стальные двери
И вспышку смятенья сменяло чувство
К железу и камню слепого доверья –
Тогда на пороге тяжелого мрака
Возникли –
девочка и собака.
Высокий дежурный взглянул угрюмо
И, встав на дороге,
сказал устало:
– С собакой, девочка, и не думай:
Не полагается.
Надо оставить.
Не только что «можно», а даже
надо.
Уж как-нибудь спрячется,
людям хуже.
Ну, кто ж говорит, что она виновата?
Да заходи ты скорее!
Ну же!
Куда ты?
Спускайся сюда сейчас же!
Но двое
уже отошли от входа
Туда, где прогнулся хрустальной чашей
Простор смертоносного небосвода.
Они отошли в сторонку и сели
На старой скамье
под солнцем осенним.
На улицах, ужасом подметенных,
Застыли покинутые машины.
И стало слышно,
как желтые клены
Сухие листья
роняют с вершины.
И как по траве пробирается
ветер,
И как в опустевшем саду за школой
Шумят воробьи, озорные, как дети,
И – грустной синицы негромкое соло.
И только не было слышно, как нижет
Мгновенья – смерть, нависая все ниже,
Как сквозь стратосферу она несется
Теперь, когда поздно просить и плакать.
А возле скамьи, под серебряным солнцем
У маленьких ног сидела собака
И вместе с девочкой добрым взглядом
Глядела в осеннее небо над садом.
1960-е
Нет, Россия!
Мы не погибнем
И телами закроем тебя.
Пусть палят, сочиняют гимны,
Пусть дичают, плюют и трубят,
Но твою голубую душу
Не спалить никаким огнем.
Дом сожжен?
Фундамент разрушен? —
Пусть. Мы снова построим дом.
Из окошек его раскрытых
Будет слышно дыхание смол,
Будет в нем очаг домовитый,
Будет прочный дубовый стол,
Чтоб от щедрой земли и неба
Приносили перо и плуг,
Тяжесть мудрую свежего хлеба,
Добрых книг и натруженных рук.
И под детским пытливым взглядом,
Охраняя веков покой,
Мы в переднем углу лампаду
Осторожной затеплим рукой,
Чтобы вырос воин и пахарь,
Разум чтя – и веру отцов.
Чтобы русским духом запахло
Над