Дед не зря столько говорил именно об этом китайском деятеле – оказывается, во время визита в СССР Дэн Сяопин завернул в Госплане, и дед имел с ним долгую беседу, о которой, впрочем, распространяться не стал. «Скучно тебе это, внук. – сказал он. – Это наши дела, металлургические: большой комбинат на севере Китая заложили, грандиозная будет стройка, и всё на нашем рудном концентрате, а как же…»
Возражать деду я не стал. Скучно мне, конечно, не было, даже наоборот – а вот мозг уже отказывался воспринимать новую, потрясающую информацию. Так и заснул в кресле, с учебником алгебры, и проспал бы до утра, если бы бабушка не заставила меня перебраться на диван.
Посреди ночи я проснулся в холодном поту – мне приснились Мао Цзедун и Хрущёв. В развевающихся одеждах, расшитых серпами и молотами вперемешку с китайскими драконами и цитатами из Конфуция, выполненными иероглифами, они, взявшись за руки, летали вокруг Луны, на каждом витке пытаясь попасть в висящие на орбите Звёздные Врата – и всякий раз промахивались и отчаянно ругались по-русски и по-китайски.
– …В конце 48-го года советская палеонтологическая экспедиция, работавшая в монгольской пустыне, раскопала некий артефакт, крайне необычный и не имеющий никакого отношения к окаменелым останкам динозавров, ради которых экспедиция и была затеяна. – продолжал свой рассказ инженер. Между прочим, находку сделал начальник экспедиции Иван Ефремов – слыхал, надеюсь, о таком?
– Автор «Туманности Андромеды?» – радостно вскинулся Димка. Уж в чём-чём, а в фантастике он разбирался. – Ещё бы не слыхать!
– Он самый. – кивнул Геннадий Борисович. – Но сейчас нам интереснее другой его рассказ, «Олгой-хорхой».
– И и его знаю! – подтвердил Димка, обрадованный тем, что беседа свернула в знакомую колею. – Там ещё геодезист с монголом-проводником встречают в пустыне Гоби электрического такого червяка, огромного…
– Так и есть. С этим рассказом вот какая история: знатоки творчества Ивана Антоновича упорно твердят, что он стоит среди прочих его произведений как бы особняком. Не укладывается, понимаешь, в обычную для Ефремова эстетику романтики научного поиска, хоть ты тресни! Вспомните: сначала следует долгое, немного даже занудное описание мёртвых песков Гоби, экспедиционной рутины, а потом – бах! – и встреча с чем-то необъяснимым, за которым не следует вообще ничего!
– Ну… пожалуй, так. –