Наверное, что‐то похожее чувствует человек, когда умирает, подумал я. Но это была светлая такая, знаете, спокойная мысль. Вот Бу больше нет, и нас не будет, ну и заебись.
Оставалось только рыбкам хорошо сделать, чтобы не мучились в этой своей банке. Ха-ха, двусмысленно прозвучало, да? Но я вообще‐то не имел в виду, что их надо убивать. Моё дело маленькое: брошу рыбок в воду, а там пускай сами разбираются, хотят они жить или нет.
Впрочем, что‐то мне подсказывало, что у них тоже были склонности к суициду, как у хозяина. Откуда нам знать наверняка, есть ли у рыб сознание? Может, там целый мир, фантазии какие‐нибудь, мечты о блестящем остром крючке и сковородке, а люди даже не в курсе. Приходят такие с удочками и не слышат криков, раздающихся в воде: «Пожалуйста, выбери меня! Сил уже нет никаких, плавники болят, жена опять беременна, говорит, у нас будут дети, а я предыдущих ещё не доел».
Я думал об этом всю дорогу, пока мы шли до ближайшего пруда, но вслух не признавался: мне казалось, Принцесса не поймёт. Для неё всё должно было быть логично, обосновано, как в учебнике: пока не доказано, не ебёт, что сказано.
Прудик, кстати, был красивым, с тёмной, почти чёрной водой. Казалось, туда упало ночное небо, и россыпь звёзд, скользивших по поверхности, стала серебристыми бликами. Мне вдруг вспомнились слова Васиштхи – про разум, который не знает волнений, потому что спокоен, как тихая гладь.
Я устыдился своей несдержанности и сказал:
– Прости меня.
– За что? – удивлённо отозвалась Принцесса, и я понял, что произнёс это вслух. Но не стал признавать оплошность, только пожал плечами:
– Да за всё.
Извиниться никогда не бывает лишним, правда? Особенно если у тебя мерзопакостный характер, и ты по сто раз на дню ругаешься со всеми, в том числе с собственной шизофренией.
Принцесса вскинула бровь.
– Ладно. Я прощу тебя, если ты дашь мне выпустить рыбок.
– Бери, – согласился я, протянув ей аквариум. – Только смотри не урони. А то будет обидно, такая нелепая смерть, во второй раз я этого не переживу.
– Смерть не бывает нелепой, – с обыденным философским бесстрастием заявила Принцесса. – Она всегда одинаковая. Тебя может размазать асфальтоукладчик или взорвать какой‐нибудь фанатик, с точки зрения умирающего разницы нет.
Подумав, я хмыкнул:
– Ну как же? Ты можешь подыхать медленно и мучительно, а можешь ничего не почувствовать. Разница всё‐таки есть.
И почему, интересно, мы опять об этом заговорили? Неужели не существует других тем для беседы?
Можно, например, обсудить экологические катастрофы.
Можно выяснить, почему стремление познать мир в итоге привело людей к изобретению атомной бомбы.
Можно поболтать о религии, о всяких богах и ритуальных убийствах.
Блядь, да что ж