Он говорил, что каждый каллиграф, каждый художник начинает одинаково. Он задается целью создать искусство. Но эта целеустремленность приводит к тому, что искусство становится скорее работой, а не искусством. «Нужно тренироваться создавать искусство без цели или плана, полагаясь только на свою дисциплину, подготовку и добрую душу. На это способны немногие каллиграфы. Так выглядит следование за своим сердцем».
У него не было детей. Я ничего не знала о его семье. В этом смысле мы идеально подходили друг другу. По ночам, пока он читал и готовился к завтрашнему уроку, я садилась на свою койку и тренировалась писать иероглифы на ладони.
– Когда твой почерк станет очень хорошим, – говорил он мне, – ты сможешь писать для важных чиновников. Твоя работа привлечет к тебе внимание, Фэн, мальчик с хорошими руками.
С каждым уроком я становилась смелее. Я больше не буду просто Фэном, мальчиком без прошлого и без будущего. Сколько иероглифов я уже выучила – тысячу, две? Бабушка отправила меня в Чжифу, чтобы я смогла просто выжить, но теперь мои мечты выросли. Я захотела стать учителем, как наставник Ван. Я захотела, чтобы мир увидел то, что я способна создать. Это твои пальцы и глаза, мама, думала я, водя кистью по странице. Это твое терпение и сила духа, папа. И это возможность жить, которую дала мне ты, бабушка.
– Твоя конечная цель, – завершалась лекция наставника Вана, – состоит в том, чтобы достичь состояния свободы, в котором ты сам и тот художник, которым ты мог бы быть, стали одним целым. Это то, что мы называем цельностью – когда ты наконец оказываешься в единстве с самим собой.
– Да, наставник Ван, – ответила я, прежде чем окунуть кисть в тушь и начать заново.
Я никогда не сомневалась в нем, лишь впитывала его слова и позволяла им нести меня изо дня в день. Он не платил мне за работу ничем, кроме уроков, и я никогда его об этом не просила. Но иногда, если я очень хорошо выписывала иероглиф, он подкладывал мне серебряную монетку. Я их берегла как могла, видя перед собой будущее, где могла бы стать основательницей своей собственной школы каллиграфии, и покупала только лучшие принадлежности для учеников. Награда за то, что я следовала за своим сердцем, казалось, приближалась от иероглифа к иероглифу.
Но мне стоило знать, что долго это не продлится.
7
Теперь-то я знаю: меня отравили.
Когда я просыпаюсь, то делаю это тихо. Сон хлещет по ушам, а разум все еще пытается добраться до мира бодрствования. Не помню, как засыпала, и не помню, снились ли мне сны.
Тело тяжелое, такого веса я никогда раньше не чувствовала. Когда я жила в рыбацкой деревне, то всегда была легкой и жизнерадостной, двигаясь вприпрыжку от океана к полям, к ступенькам нашего дома. На улицах Чжифу я торопилась