И только тут в груди у дворничихи чувствительно екнуло сердце, которое как будто все это время не работало, и женщина вдруг ощутила в ногах достаточную силу, чтобы проворно вскочить с табурета. Она ловко, совсем не ожидая от себя подобной прыти, перепрыгнула через сидевшего на полу в скрюченной позе Василия и побежала вниз, держась за поручень.
Вбежав с улицы в магазин, баба Мотя застыла в дверях, даже не переступив порога. Вытаращенными от ужаса глазами она разом охватила залитое кровью помещение, ноги ослабли. Содрогаясь от увиденного, женщина вцепилась в дверную ручку, чтобы не упасть.
Со своего места баба Мотя объемно, словно в фокусе, видела лежавшую за прилавком в луже крови Лизу. У девушки было настолько сильно разбито лицо, что ее невозможно было узнать, а выбившиеся из-под платка пышные волосы, окровавленными косматыми охвостьями были разбросаны по полу вокруг алой от крови головы. Перед самой смертью Лиза, очевидно в предсмертных муках, крепко царапала пол, потому что под сломанными ногтями вытянутых рук сохранилась краска. Полы рабочего халата при падении юной продавщицы завернулись, бесстыдно выставив на обозрение ее тонкие лодыжки с синими прожилками вен. Но страшнее всего было видеть в ее еще не сформировавшейся груди воткнутый по самую рукоятку широкий кухонный нож.
Посреди зала, неловко подвернув под себя правую руку, навалившись боком на опрокинутую кошелку с товаром, лежала знакомая покупательница, жена профессора Серебрякова. Она, по всему видно, была забита разделочной доской, потому что окровавленная доска валялась неподалеку от разбитой головы, а левый выбитый глаз висел на белой лицевой мышце возле оторванного уха.
И над всей этой ужасной кровавой картиной, как маятник метронома, медленно раскачивалась под потолком на длинном проводе засиженная мухами пыльная слабая двенадцативольтная лампочка.
Лицо бабы Моти в короткий миг сделалось бледным как мел, и она трясущимися синими, словно у утопленника губами дико заголосила:
– Убили-или-и! Людей добрых убили-или-и!
Глава 2
– Илюша! Илюша-а! – сквозь непрерывный шорох дождя за окном вдруг коснулся чуткого слуха Журавлева ласковый материнский голос, как будто она звала его из далекого детства. Приятный, с придыханием родной голос мягко обволакивал сонное сознание, хотелось слушать его бесконечно, вместо того чтобы проснуться. Илья противился этому изо всех сил: перекатывал потную голову по подушке, комкал пальцами байковое одеяло, шевелил ступнями больших ног и вслух бормотал:
– Не