Слай ещё немного потоптался у входа.
«Четвёртая улица – это ведь совсем рядом… Только гляну, что там… Никаких советов, просто поздравлю парней с первой сменой».
Вокруг караульных у подъезда четырёхэтажного многоквартирного дома уже начали собираться зеваки. Грохот, звон посуды, невнятный крики – такой концерт не часто бывает в их тихом, благополучном районе.
– Салют! – Слай подошёл к Вяйнемейнену, стоящему чуть в стороне от толпы. – Докладывай.
– Мы патрулировали район. Найдён и Мбонга – восьмую улицу, я шестую, Фархад, Готье – четвёртую. Они услышали шум из квартиры, поднялись на третий этаж, но им не открыли. Соседи говорят – семейная ссора, уже несколько дней шумят. Я скомандовал сбор и разрешил Готье оборот. Он говорит – пахнет страхом, алкоголем и злобой.
– Да ладно вам, караульные, чего хай подняли? Дело, гырлядь, житейское, – небрежно вмешался в разговор невысокий худощавый человек, прислонившийся к соседнему дереву. – Подумаешь, милые мурёво бранятся… Собрались тут… Карнавал, гырлядь, устроили…
Слай привычно окинул его взглядом. Кепка с широким козырьком надвинута низко на лоб, глаза бегают, ноги переминаются. А говорит небрежно, с ленцой – изображает спокойствие.
«А вот это интересно», – на левой кисти, между большим и указательным пальцами – татуировка красной лисьей головы.
«Значит, ты из «Лисьей Братии»? А здесь что забыл? Райончик не ваш… И не браток ты, так, мелкая шавка».
– Знаешь, кто скандалит? – Слай неспешно шагнул к «братку».
– А чё? Чё надо? – тот напружинился, готовый дать стрекача.
– Да ничего. Мы всех опрашиваем, – Слай небрежно махнул головой в сторону Мбонги, разговаривающим с какой-то старушкой. – Положено так. Сам знаешь… – ещё один неторопливый шаг. – Так кто там лается? Что знаешь?
– Да чё я знаю? Дауд, гырлядь, Кошке своей мурало начистит и успокоится. Впервой, чёли?
– Дауд? – Слай чуть повернулся к Вяйнемейнену и сделал ещё шаг.
– Дауд, сын Моисея и Евы, – подтвердил тот, – и Кармен, дочь… Слай, Рудый чует кровь!
– Мрять! – Слай подхватил «братка» под локоть, развернул, прижал к дереву щекой. – Мейн, фиксируй его. Он нам ещё пригодится.
– А-а-а-а! Чё творишь, мурздец поганый! – заорал «браток», пытаясь вырваться. – Ничего не скажу! Не знаю ничего! Отпусти, убоище вислоухое!
Вяйнемейнен быстро застегнул ременную сетку, плотно прижав человечка к дереву, вопросительно заглянул в глаза Слаю. Тот молча указал на татуировку.
– Отпусти, Псина блохастая, мрять! Ничего тебе не скажу! – продолжал завывать спелёнутый ремнями «браток».
– Так я и не спрашиваю. А не заткнёшься – могу кляпом угостить. Пойдём, – кивнул Слай Вяйнемейнену. – Остальные где?
– Найдён с Рудым на третьем, под дверью, а Фархад… Вон он, Фархад.
Пятый караульный, закрепив на крыше верёвку, спустился вниз, и заглядывал в окна третьего этажа.
«Фархад, – мысленно позвал Слай, – докладывай всей Спайке – что видишь?»
«Маленькая