От любви умный глупеет – Исааку захотелось на свой лад сделать ей что-нибудь приятное, и он явно перестарался.
– Вот что я тебе скажу, – сказал он, – не ходи-ка ты окучивать картошку. Я сам займусь этим вечером, как приду домой.
С этими словами он взял топор и ушел в лес.
Она слышала удары его топора в лесу, совсем недалеко от дома, и по треску догадывалась, что он валит крупные деревья. Послушав некоторое время, она пошла на поле и принялась окучивать картошку. Глупый от любви умнеет.
Вечером он вернулся, волоча за собой на веревке огромное бревно. Грубый и простодушный, Исаак шумно возился с бревном, топотал и кашлял, лишь бы она вышла и подивилась на него.
– Да ты совсем спятил! – и в самом деле воскликнула она, идя ему навстречу. – Человек ты или нет?!
Он не ответил. Чего там! Невелика штука справиться с бревном, стоит ли и говорить об этом!
– А на что тебе эта лесина? – спросила она.
– Да и сам не знаю, – небрежно ответил он.
И тут он увидел, что она уже успела окучить картошку и, стало быть, в усердии почти сравнялась с ним. Это ему не понравилось, он отвязал веревку от бревна и пошел с ней куда-то.
– Опять уходишь? – спросила она.
– Да, – сердито ответил он.
Он вернулся со вторым бревном, но на этот раз не пыхтел и не шумел, а подтащил его, как вол, к землянке и положил на землю.
За лето он перетаскал к землянке много бревен.
Однажды Ингер опять собрала припасов в свою телячью сумку и сказала:
– Пойду проведать своих.
– А-а, – молвил Исаак.
– Да, надо потолковать с ними кое о чем.
Исаак не сразу пошел проводить ее, а порядочно помедлил. Когда же он наконец вышел за дверь, отнюдь не выдавая своим видом любопытства и тяжелых предчувствий, Ингер уже едва виднелась на опушке леса.
– А ты вернешься? – крикнул он, не в силах совладать с собою.
– Неужто не вернусь! – отозвалась она. – Придумаешь тоже!
– А-а.
И вот он опять остался один, о-ох, Господи! Не ему, полному сил и жадному на работу, расхаживать по землянке и зря топтаться на месте, и он принялся за дело: стал ворочать бревна, обтесывать лесины с обеих сторон. Проработал до вечера, потом подоил коз и лег спать.
Пусто и тихо в землянке, тяжким молчанием веет от дерновых стен и земляного пола, глубоко и серьезно ощущает он свое одиночество. Но прялка и чесальные доски стоят на своем месте, и бусы на нитке лежат, аккуратно припрятанные на полке под потолком. Ингер ничего не унесла с собою. Но на Исаака по дурости напал в белую летнюю ночь страх темноты, и ему чудится, что бог знает кто крадется под окном. Часа в два, судя по свету, он встал и позавтракал, уплел огромный горшок каши на весь день, чтобы не тратить время на новую стряпню. И до вечера поднимал целину, вприбавок к картофельному полю.
Три дня он вперемежку тесал бревна и копал землю – авось Ингер придет завтра. Не дурно бы припасти рыбы