– Не звонила, – фыркнула мама, пытаясь открутить крышку от литровой заначки с морской солью. Обладательница слабых рук, созданных лишь для того, чтобы с гордостью носить на тонких пальцах бриллианты, от перенапряжения покрылась красными пятнами. Я бы ей помогла, если бы сама лишь в прошлом месяце не научилась пользоваться кухонным ножом и без стонов тащить на второй этаж пакеты с едой.
– И хватит пытаться найти мне работу в качестве прислуги.
– Учительница младших классов – не прислуга.
– Поверь, minou, женщина, пытающаяся чему-то обучить семилетних детей – самая настоящая прислуга.
– Ты это поняла до того, как получила диплом, или после?
– После. – Хитро улыбнувшись, она сдула со лба пшеничный локон. К слову, он сливался с атомно-жёлтым фасадом кухни в стиле, который в начале двухтысячных именовали модерном или, как я любила это называть, «хочется выколоть себе глаза». – После того, как познакомилась с твоим отцом.
– Тогда тебе придётся продать что-то из своих вещей. Ты всё равно неделями не выходишь из квартиры.
Семейный бюджет… заметно просел, и единственным доходом оставались деньги от сдачи маленького домика в Тулузе. Всё остальное имущество семейства Ришар было продано для уплаты долгов.
Маму это сильно подкосило. Она только начала есть и разговаривать, когда через месяц после смерти отца на порог двухэтажной квартиры в самом центре Парижа нагрянули приставы. Переезд на улицу занял всего ничего: за какие-то пять дней из богатой наследницы я превратилась в бомжа.
– Не дождёшься, minou. Агата Ришар не будет продавать свои вещи.
– Ришар, Ришар. – Закатив глаза, я подпёрла рукой подбородок и с грустью уставилась на серость за деревянным окном. Там всегда было серо, даже когда на улице на самом деле ярко светило солнце. Старая пятиэтажная постройка смыкалась расписанной граффити аркой. Окна всех комнат в квартире, за исключением маминой спальни, выходили во внутренний дворик, куда не доставали ни солнечные лучи, ни надежды на светлое будущее. – Ты так гордо произносишь нашу фамилию, словно она до сих пор что-то значит.
Мама смешно подбоченилась, демонстрируя длинную шею в обрамлении золотистых локонов. Чистокровная Франция – так она себя называла. И так выглядела даже несмотря на то, что родилась не в самой благополучной семье, о которой не особо любила говорить.
Галиб Ришар, мой отец, с первого взгляда влюбился в молоденькую и хорошенькую учительницу младших классов, когда велосипед взбалмошной девицы на полной скорости врезался в его новую дорогую машину. Уже потом она треснула его сумкой по голове и разоралась так, что в ДТП оказался виноват он и в качестве извинения был вынужден пригласить её на ужин.
В этом была вся Агата. Даже в обносках она выглядела и вела себя так, словно в наследство ей досталась как минимум вся Британская империя, а не облезлый кот и однушка где-то ещё дальше, чем в Обервилье. Кот сдох, а однушка при загадочных