– Печенье, – пояснила она, когда я села рядом и вытянула ноющие от долгой прогулки ноги.
– Что делаешь? Ну, помимо разведения салемских костров.
Только в качестве ведьм пыткам подвергалась еда, а костром служила старая, больше не подлежащая восстановлению плита.
– И не стыдно тебе вечно подшучивать над старой, больной женщиной?
– Из нас двоих болезненно и не на свой возраст в последнее время выгляжу только я.
Здесь я ничуть не лукавила. Агата Ришар блестела как глянцевая картинка даже в худший из своих периодов.
– Вообще-то я решила разобраться с коробками, которые пылились в шкафу после переезда. Нашла твои детские фотографии. – Она потрясла у меня перед носом альбомом и развернула его на первой странице. – Такая малышка.
С картинки на меня смотрела беззаботная девочка лет пяти: вьющиеся тёмные волосы, покрасневшие от солнца щёчки, большие глаза медового цвета в обрамлении густых ресниц. Галиб Ришар, статный мужчина тридцати лет, по совместительству мой, тогда ещё живой, отец держал меня на руках и жмурился, позволяя выдергивать волосы из своей пышной бороды.
– У меня были такие яркие глаза, – глядя на себя в детстве, пробормотала я.
– Да, ты была красавицей.
– Ну спасибо.
– Ты и сейчас красавица! – замахала руками мама. – Чёрные, как ночь глаза. А эти роскошные локоны… – Она хотела поддеть прядь моих волос, но они были скручены в пучок на затылке и жирнились у корней. Попытка принять душ утром не увенчалась успехом: воду снова отключили.
– Я похожа на папу. – Черты Агаты облагородили моё лицо лишь к тринадцати годам. До этого, особенно с короткой стрижкой, я была точной копией отца.
– Особенно в юности! Смотри. – Мама отложила мой детский альбом и достала другой, побольше и попыльнее. Резко открыла на первой странице, от чего мы обе громко чихнули.
– Это его родители? – Я не помнила своих бабушку и дедушку. Они умерли, когда мне едва исполнилось семь.
– Нет, это его бабушка и дедушка. Они приезжали на нашу свадьбу, вот. – Она аккуратно разгладила чайного цвета снимок. – А это его родители. Наверное, ты их тоже совсем не помнишь. Я сейчас принесу другие, эти чем-то залили при переезде.
Вскочив с дивана, мама устремилась в коридор.
Я отложила размытую фотографию в сторону и взялась за письмо, развернув пожухлый клочок бумаги, украшенный длинными завитками. В университете я начинала учить арабский, но после первого семестра сменила профиль и ударилась в китайский. У отца как раз появились новые партнёры из Шанхая.
Казалось, особая магия заключается в символах, значение которых мне не суждено понять. Водя пальцем по строчкам,