Хорошо хоть, с фантазией у младших сов не так богато, как у их командира. Я, конечно, крепкий некромант, боль терпеть умею. Но прекрасно понимаю, что если за меня возьмется профессионал допросов, то могу и несколько часов не выдержать. Сломанная челюсть и выбитые зубы, которые будут с болью восстанавливаться всю ночь за счет и так скудных ресурсов организма, покажутся лишь каплей в этом озере отчаяния.
– Через три дня приедет Филипп. Советую тебе признаться раньше. Тогда у тебя будет шанс сдохнуть быстро и безболезненно. Иначе… думаю, ты догадываешься, что с тобой сделает капитан.
А вот и ответ на мои мысли. Нужно сбежать за три дня. Шатт знает как, но нужно. Если не получится сбежать, придется самоубиться. А мне нельзя. У меня клятва. И слепая пернатая жена. Которая должна посмотреть на меня своими глазами! Даже если в них будет одна только ненависть.
Глава 3
Вина. Глубокая вина. Больше ничего в чувствах Хрюши я разобрать не смогла, хотя белый котенок у меня за пазухой старательно передавал мне всю гамму эмоций от нашего копытного друга. А потом эти ощущения и вовсе будто переключателем отрубило, и котенок бессильно затих под тканью. Но связь еще чувствовалась, потому мне оставалось надеяться на лучшее.
Паоло, так звали мою «сиделку», хлопотал вокруг как нашедший свое единственное потерянное чадо родитель. Только вот его попытки окружить меня всем мягким и комфортным вызывали чуть ли не тошноту.
Если забота Инсолье, полная насмешек и сарказма, вызывала в груди тепло и другие приятные ощущения, то опека этого человека наполняла чувством сильной неловкости и неудобства.
Забота была искренняя, он правда старался. Беспокоился. Переживал. Видимо, был другом Имран.
Он ужасно торопился рассказать мне, какое случилось страшное недоразумение. И как во всем виновата только одна конкретная «темная сволочь».
Я даже не сразу поняла, что темная сволочь – это Инсолье. Инсолье, который, по словам Паоло, пришел в отряд со злыми намерениями и так навредил, что…
Это он выжег мне глаза. И убил еще кучу народу. А потом воспользовался моей слепотой, обманул, снова втерся в доверие, и одному Пресветлому известно, что собирался делать со мной дальше.
В какой-то момент я поймала себя на мысли, что мне хочется вцепиться в воротник говорившего, потрясти его, уверить, что он не прав! Ведь это не Инсолье нашел меня, а я – Инсолье. А это его маниакальное желание вернуть мне глаза? Теперь я, наверное, даже осознала, откуда оно взялось. Некромант понимал, что наделал, и искренне старался это исправить. Чувствовал ответственность за мои глаза? Хотел… не знаю, все вернуть как было? Вот почему у него были те странные интонации – он ведь думал, что Имран, стоит ей прозреть, увидит его лицо и… и что? Вряд ли Инсолье рассчитывал на радостные объятия.
И все равно упрямо волок меня в сторону чуда прозрения.
Ну