– Конфетки-бараночки, словно лебеди саночки! – как можно громче стараюсь я, в руках невидимая гитара. Смешная.
– Ну она точно артисткой будет! И красавица какая уже! – улыбается женщина с бородавкой на щеке, из бородавки торчит волосок.
Уже тогда я точно знаю, что я красавица. Об этом мне говорят родители, бабушка, часто даже незнакомые люди.
Потом всё как-то неуловимо меняется.
Очереди в магазинах вдруг исчезают, а на улицах появляются маленькие домики, «ларьки», в которых всегда много яркого, разноцветного, желанного.
По телевизору теперь всегда показывают интересное, это называется реклама. В рекламе красивая женщина- полицейский, на фоне горного жаркого пейзажа, обыскивает мотоциклиста и вытаскивает у него из кармана пачку жвачки «Стиморол». Маленькая я очень хочу попробовать «Стиморол». Наверное, эти круглые белые конфетки удивительно вкусные. Мы с мамой идём в «стекляшку» – там «Стиморол» продают поштучно, в маленьких целлофановых пакетиках. Тётя Люда, продавщица, насыпает нам две штуки. Они оказываются вовсе не круглыми, а прямоугольными, и к тому же совсем невкусными – лишь намёк на мяту во рту, быстро переходящий в резину. Зато на праздник родители покупают большой шоколадный батончик из рекламы. Я беру его с собой в садик, и ем так, чтобы все дети видели, что именно я ем. Это круто – есть батончик из рекламы. К тому же, он не разочаровал – это действительно сладко и весело хрустит орехами.
Со временем воздух в квартире всё чаще становился странным, уже даже без прихода бабушки. Я не прошу ничего из «ларька» и стараюсь не смотреть на витрины магазинов. Я точно знаю – что-то плохое произошло в нашей стране, папа потерял работу и у родителей нет денег. На обед будут макароны с маслом, а в коридоре стоит огромный мешок с хлопьями, которые надо залить молоком, чтобы получилось картофельное пюре. Из этого мешка мы ужинаем каждый день. Мама часто сидит на кухне, опустив голову на руки, смотрит прямо перед собой.
В квартире появляются огромные катушки с прозрачной плёнкой. Папа теперь торгует этой плёнкой на рынке, который вдруг образовался рядом с ближайшей к нам станцией метро. Кажется, он очень стыдится того, что ему надо торговать. Порой он почему-то громко ругается, и плюёт на телевизор. Ещё он очень боится, что кто-то из знакомых увидит его на рынке.
Как-то раз, когда темно, я захожу в большую комнату и вижу маму, стоящую у окна. Мама прижалась лбом к стеклу и смотрит вниз. Я залезаю на подоконник и тоже смотрю. Мы видим папу, в свете фонаря. Папа идёт, останавливается на секунду у нашего подъезда, как будто замешкавшись. Потом уверенно идёт дальше. У мамы по щекам текут слёзы, но не печальные, а злые. Я тоже злюсь на папу. Мы с мамой знаем – папа пошёл «пить». Теперь он часто ходит «пить».
После «питья» папа приходит домой очень странный. Он бубнит себе что-то под нос и начинает