Кривоколенный, 4. Павел Петрович Мухортов

моих рук, бросил кости или руны, в общем, кубики эти, еще раз, и сказал, что карьера началась у меня очень рано. Тут я тоже подумал про тебя, ты знал, что я кадетом после восьмого класса был. И спрашиваю Геннадия: «А во сколько рано?» Он опять посмотрел на ладони и на кубики свои, и говорит: « В четырнадцать лет». Я попросил уточнить, точно не в 15 или не в 17 лет? Он однозначно подтвердил, что в 14. А вот об этом никто не знал, кроме меня и моих родителей. Все знали, что мой день рождения в феврале 1966-го. Но это только по документам. На самом деле я на год младше. Когда мне было 6 лет, отца перевели служить в окружную газету в Тбилиси, и родители решили, что мне пора идти в школу. И восьмой класс я окончил в 14. А в суворовское училище принимали строго с 15 лет. И отцу пришлось в своей типографии напечатать мне новое свидетельство о рождении, приписав один год. И так по жизни далее я и живу. И во Львове, когда учились, я получается, присягу принимал в 16 лет. Можно в книгу рекордов!

      – Я тебе говорю как есть, точно не знал о твоем приходе в салон. Как не знал и об этой твоей тайне, – я подлил из бутылки в оба бокала и добавил в каждый по кусочку льда. – Так что еще он тебе напророчил?!

      – Еще он точно сказал, что у меня недавно родился сын. Я опять его мучил, уверен ли он, что сын, а не дочь. Но с толку так и не сбил. Он твердо стоял на сыне. И еще одно у него было точно сказано о прошлом. Говорит мне: «У вас примерно в 25 лет жизнь должна была оборваться – это по левой руке. А на правой руке – все идет дальше. С вами что-нибудь особенного случалось в этом возрасте? Люди могут менять судьбу, и линии на руке даже меняются. Вам удалось изменить изначальный план!» И действительно, именно в августе 1993, когда были события у Белого дома, поэтому точно и запомнил, я пошел на родник за водой и так грохнулся с обрыва, поскользнувшись на сырой глине, что потерял сознание, улетев головой вниз метров с четырех прямо в кусты. Никогда не было такого со мной, чтоб в обмороке я находился. И как иногда говорят люди, кто в состоянии клинической смерти был, о своих воспоминаниях, я тогда тоже какой-то сюжет странный с тоннелем видел. Важное что-то, а что именно не помню. Часа три я провалялся без сознания. Это понял только потом, когда добрел домой весь грязный. Гена сказал, как раз это и был момент удачного преодоления данной негативной метки в моей судьбе. Пробежала словно слабая рябь по реке жизни вместо катастрофического урагана и чего-то ужасного, – после короткой паузы и вздоха облегчения Сеня продолжил неспешно говорить, – На этом его точные познания моего прошлого, пожалуй, и закончились. Но все равно, он меня конечно удивил! Я тогда еще сам пытался разобраться, где это линии на ладонях или как кубики показывают цифру тринадцать. Геннадий мне пытался показать и объяснить, но я ничего не понял. А потом он, рассмотрев мою ладонь, сказал, что у меня будет через лет пять еще один ребенок и тоже сын. Я слушал тогда и так рассуждал про себя. Что про второго ребенка предположить не сложно, экстрасенсом и магом быть не надо, понятно и так, вероятность большая молодому папаше заиметь второго