…Берег Пескары в октябре обычно становится пустынным и ветреным. К северу, в сторону Джулианова можно пройти несколько километров и не встретить ни одного человека. Прибрежные кафе через одно закрыты, как всегда в меру вальяжные барристо все делают не спеша, разговаривают с ленцой и смотрят в сторону от тебя. Булат шел уже больше получаса, легкий ветер дул в лицо, но солнце начинало припекать, и он свернул к первой линии отелей, где в прохладе кафе все столики были свободны. Свой кофе он вынес на скамейку у пляжа и стал смотреть на море. Тогда, двадцать лет назад они с Лорой сидели за таким же столиком и смотрели на море, которое, как и сейчас, ничего им не обещало и безразлично плескалось у кромки песка. Банальное сравнение надоедливо прилипло к его мыслям – волны памяти, волны памяти…
Булат был в отряде добровольцев уже третий месяц. До моря было больше ста пятидесяти километров. Но он чувствовал его и днем и ночью. Горы вокруг довершали пейзаж, знакомый с детства: он вырос между морем и горами. Сначала их отряд сопровождал колонны техники в сторону Сараево, это было в первые месяцы осады. Потом отряд отвели восточнее, ближе к боснийской границе. Война всех против всех была в самом разгаре. Положение врача давало привилегии и вместе с тем создавало проблемы. Возможностей, особенно на марше, оказывать помощь было немного. И хотя ранения были нечастые и нетяжелые, приходилось находиться в напряжении практически круглые сутки.
В начале кампании, хорваты и боснийцы не были противниками, между ними был хрупкий мир и общими врагами были сербы. Потом все усложнилось, сербы, хорваты, боснийцы стали воевать с большим ожесточением друг против друга. В отряде было удивительно много иностранцев из почти пятнадцати стран. Говорили в основном по-английски. Но кто хотел и мог, общались по-французски, по-немецки и на других европейских языках.
Положение Булата осложнялось еще и тем, что его имя и фамилия звучали по-тюркски. Хорваты-католики и все европейские добровольцы предпочли бы кого-то другого. Например, англичанина, или голландца. Но потом все привыкли и несколько проведенных им несложных и удачных операций лишили меня риска стать изгоем в этой непростой компании.
Три месяца были желанным для всех сроком, так как давали право на одну неделю отпуска. Булат планировал провести его, конечно, на море.
Лора появилась как бы ниоткуда. Однажды вечером два грузовика остановились у большого дома, где жило большинство бойцов. Вместе с другими с борта спрыгнула невысокая девушка, плотная и вместе с тем какая-то упругая. На ней была футболка и тактические брюки, явно тщательно подогнанные по фигуре. На спине вниз стволом висела легкая немецкая полуавтоматическая винтовка калибра 5.65мм. Кто-то из бойцов подал ей сверху небольшой рюкзак и куртку. Девушка зашагала вверх по улице к одному из домов, где пока никто из бойцов еще не остановился. Открыла калитку и исчезла за зеленой изгородью.
Вообще отряд состоял из 40-50 человек и они обычно останавливались у местных жителей на несколько дней, пока их не перебрасывали на другой участок. Женщин в отряде до сих пор не было, и появление девушки было очевидным значимым событием. Вечером в небольшом кафе у автобусной остановки собирались все свободные от службы бойцы и пили все, что только там было. Булат не пил, как-то с самого начала объявив, что как мусульманин делать этого не собирается. Пришлось выдержать несколько косых взглядов и сомнительных реплик, в основном на французском, потом всем стало это безразлично. Тем более, что изредка сами вояки прибегали к его помощи для снятия последствий редких, но тяжелых выпивок. Сразу после мединститута он работал на скорой и дежурил в токсикологическом центре. Откачивал передозы, суициды, отравления бытовой химией и конечно, алкогольные интоксикации. Курт, высокий конопатый немец из Гамбурга первым оценил его возможности по возвращению к жизни после перепоя и если не дружба (там вообще не дружили в обычном, русском понимании этого слова) то уважение и доверие к Булату поднялись на новый уровень. Курт первым назвал его «супердок», никто не возражал.
Булат обычно занимал свой «безалкогольный» столик, заказывал салат, мясо, кофе и читал, вернее старался читать местные газеты. Через пень-колоду ему удавалось понять общий смысл благодаря поверхностным знаниям в чешском и сербском. Лора вошла в кафе когда уже стемнело. Она очевидно немного растерялась, остановившись на пороге, так как громкая музыка, сигаретный дым, хохот мужчин, стук биллиардных шаров могли дезориентировать кого угодно. Булат приподнялся и кивком пригласил за столик, для убедительности отодвинув стул напротив. Лора спокойно подошла и села напротив. И тут он понял, что все три месяца ждал не отпуска, а ее.
Представились и попытались определить язык общения. Лора Балацки оказалась полькой с вполне приличным английским. Этот первый вечер был самым удивительным в такой хаотичной до того дня жизни, сразу обозначив ее цель и содержание.
Безумие этой самой по себе нелепой войны, жестокость окружающих его людей, тяготы полупоходной жизни вдруг обрели какую-то наполненность и осмысленность. Почти каждую