25-я рага. Константин Кадаш

мотыльками,

      спаленными дотла солнцем твоим любви пью

      Джа безмятежность,

      сидя на нижних ветвях

      вяза – долгой дорогой роста связан,

      из неусыпного детства к потешному сраму пою,

      дурак, зрелости песню злую

      в день твоего покоя

      и

      поминовения ушедших от конвоя

      бхикшу-беглецов высмотренных до беспамятства,

      каменеющих между плато путорана и магнитным полем

      на куцей качели себяимения, цели,

      не выбирающей средства.

      [ребусы]

      Аллах керим

      (…и тогда пески и камни Данакиль

      Становятся словами, наползающими друг на друга…

      Поэма, записывающая себя сама от твоих запястий,

      Где, глубоко под кожей, снуют проказливые эльфы

      Кайфа, томные феи горячки. Слова,

      Умещающиеся в тот смысл, который ты лично склеил

      Из лепестков и глины, забившейся в трещины мира,

      Никогда не принадлежавшего тебе целиком,

      Но оставлявшего свои алые маркеры на полях твоих

      Многочисленных имён и жизней

      В мгновения опасной близости к смерти и

      К женщине, вестнице бессилия, которой ты грезил,

      Опаленный солнцем, выискивая тени.

      В часы, когда «кровавые шприцы ночи»

      Яды безмолвия вводили в вену,

      Пустыня оставалась равнодушной…)

      [карманная рага дождя]

      есть определенная вольность в рассчитанном режиме перемещения по карте мира,

      лишенной меры, объятой войной, рвотными массами, массовыми

      актами толерантности и футболом, сводящими воедино звенья цепи,

      сплетенные из незацветших одуванчиков для грезящих девальвацией

      остолопов и девственников. конечно, ты также можешь считать все это профанацией

      бессознательного, но, сцеживая алкоголем куцую мысль о всемирном потопе,

      я все еще мокну под непрекращающимся дождем здесь, на площади

      свободы (освобожден условно), дешифруя тайный язык воды

      и болтая босыми ногами над отраженным в луже не то Багдадом, не то

      Сан-Паулу, как известно, страдающими сомнительной склонностью к скоропостижной

      и разномастным бандейрантством, которому все еще нужные, если не рабы,

      то верные послушатели, с их постоянством в ручном труде и большой жратве.

      подступающее время жатвы пока что робко

      отстукивает с изнанки очередного большого сердца —

      тук-тук так гулко, словно в полый ящик…

      впрочем, если верить страницам не то библии, не то Кебра-Нагаст,

      у нас остаются все шансы успеть на последний поезд_без_пассажиров, но,