10 августа, три часа дня
Не выхожу из своего укромного убежища. Весь день. Флигель, как его называю, становится родным. Рассмотрел каждую трещинку на стене, каждую паутинку в углу, каждое пятнышко на потолке, оставленное просочившимся сквозь крышу дождём. Рацию выключил, чтобы суета военной жизни не проникала в моё жилище. Если вдруг понадоблюсь, придут за мной. Иногда включаю радио. Слушаю, как по новостям наши доблестные берут один за другим опорники, вздыхаю. Выключаю и снова рассматриваю узоры жизни на стенах флигеля. Пытаюсь расслабиться. Не получается. Напряжение не спадает. Может, к лучшему. Расслабишься, и потом трудно будет собраться.
10 августа, вечер
На общем построении попросили замазать или стереть надписи на стенах в домах, если таковые оставляли. Ну, вроде таких: «Здесь был Вася, число, месяц, год».
Уделили особое внимание позывным. Ни в коем случае нигде. Понятия не имею, зачем такая предосторожность. Ладно, если чисто из порядочности, дескать, не надо гадить там, где живёте. Так ведь и не гадим. Везде порядок. Не для этого. Сделали акцент на позывных.
Я веду дневник в двух форматах. Закидываю в телегу и оставляю в облаке. Но пока сети нет, записи лежат в телефоне. Никуда не уходят. До конца срока службы (Боже милостивый, на тебя уповаю), если ничего такого необычного не случится, то выставлять на всеобщее обозрение не планирую.
Во-первых, из чувства безопасности. Не только личной. Нашего подразделения в том числе. В записях может проскочить то, чего нельзя знать неприятелю. Пусть я стараюсь не писать лишнего, но лучше перебдеть.
Во-вторых, сети всё равно нет, и вряд ли она случится.
В-третьих… в-третьих, я пишу исключительно для себя. Это моя терапия. Мне так легче переносить «тяготы и лишения». Поэтому вообще не вижу смысла давать кому-то читать. Тут личное.
В телеге начал записывать потому, что там было привычнее, да и не додумался сразу, что на телефоне есть вордовский файл в облачной папке. Иногда подтормаживаю. Смеюсь.
11 августа, утро
Ночью сосед из мирняка выпил растворителя. Запой. Голосил, пока не рассвело. Утром Давинчи сказал, что выходим на Дракона. Вечером. Точка другая. Самое сердце поганого. Бежать ещё дальше.
Собрался. Менял линзы, дрожали руки. Один глаз нормально. Быстро получилось. Второй завозился. Не снял бывшую линзу и надел прямо на неё. Долго не понимал, почему плохо вижу. Снял, смотрю – две. Выдохнул. Старую выбросил, надел новую.
Кажется, испытываю страх.
11 августа, к полудню
Помкоменданта Бича говорит, что в Сердце Дракона, куда сегодня выходим, один двухсотый из молодых с позывным на «с». Боже милостивый, спаси и сохрани. Только не Смайл! Он же совсем ребёнок!
11 августа, полдень
К смертельной опасности привыкнуть нельзя. Только кажется: