Эгвейн кисло улыбнулась в ответ – она вполне ее понимала. Лиане была в том же платье, в котором ее захватили, и оно до сих пор оставалось без надлежащей стирки. Каждое третье утро Лиане раздевалась и полоскала платье в выдаваемом ей ведре воды – после того как сама обтиралась мокрой тряпкой. Но это все, что можно было сделать без мыла. Чтобы придать волосам опрятный вид, она заплетала волосы в косу, но с обломанными ногтями ничего поделать не могла.
Лиане вздохнула, вспоминая, как приходится по утрам стоять нагишом, прячась в дальнем углу камеры, и ждать, пока высохнут платье и сорочка. То, что она доманийка, еще не значит, что ей нравится разгуливать в чем мать родила. Соблазнение требует мастерства и деликатности; обнаженное тело этому ни в коей мере не способствует.
Камера Лиане была не так уж плоха – для подземной темницы. У нее были лежанка, еда, достаточно воды и ночной горшок, который ежедневно меняли. Но ее никогда не выпускали наружу, и ее всегда охраняли две сестры, удерживавшие щит. Единственным человеком, кто навещал ее – не считая тех, кто пытался выведать у Лиане сведения о Перемещении, – была Эгвейн.
Амерлин сидела на табурете с задумчивым видом. Она действительно была Амерлин. Невозможно считать ее кем-то иным. Как могло это юное дитя научиться так быстро? Эта гордая осанка, это сдержанное выражение лица. Владеть ситуацией – не столько обладать властью, сколько заставлять думать, что ты ею обладаешь. На самом деле это во многом схоже с тем, как нужно вести себя с мужчинами.
– Ты… слышала что-нибудь? – спросила Лиане. – О том, что меня ждет?
Эгвейн покачала головой. На скамье неподалеку, в свете лампы на столе, сидели и беседовали две Желтые сестры. Ни на один вопрос тех, кто захватил ее, Лиане не ответила, а закон Башни был очень строг в том, что касалось допроса сестер. Ей не могли причинить боль, особенно с применением Силы. Но могли оставить ее гнить здесь навеки.
– Спасибо, что приходишь ко мне по вечерам, – сказала Лиане, протянув руку сквозь прутья и беря Эгвейн за руку. – Наверное, только благодаря тебе я еще не сошла с ума.
– Мне это в радость, – промолвила Эгвейн, хотя во взгляде можно было уловить крайнюю усталость, которую она, вне всяких сомнений, испытывала. Сестры, приходившие к Лиане, упоминали о порке, которой подвергают Эгвейн «в искупление» за непокорность. Странно, что послушницу, находящуюся в обучении, можно бить, но узницу на допросе – нет. И, несмотря на боль, Эгвейн приходила к Лиане практически каждый вечер.
– Я добьюсь твоего освобождения, Лиане, – пообещала Эгвейн, продолжая сжимать ее руку. – Тирания Элайды не продлится вечно. Теперь я уверена, что конец ее власти близок.
Лиане кивнула, отпуская пальцы и вставая. Эгвейн ухватилась за прутья и поднялась на ноги, едва заметно поморщившись. Она кивнула Лиане на прощание и вдруг замерла в недоумении.
– Что? –