– Договорились, – ответил Пронин почти равнодушно, а в душе ликовал. В первые дни в Иране ему откровенно везло. Судьба сдавала ему веские козыри. Теперь нужно было только воспользоваться этой удачей.
Первый выстрел
Нет лучшего способа, чтобы почувствовать дух города и получше узнать древнюю цивилизацию, чем поход на базар и в цирюльню. На следующий день после знакомства с семейством Исфандияри Пронин с утра решился на одинокий променад. Без Альвареса и без посольских. В Москве он иногда брился в парикмахерской, но чаще – самостоятельно, старенькой опасной бритвой «Золинген», которую добыл в качестве трофея ещё в Первую мировую. Она служила ему и в командировках. Но сегодня с утра он только принял ванну – и не побрился. Таким и явился в базарные ряды. Фрукты и овощи его мало интересовали – их и так в Иране повсюду полно. Его привлекали старинные медные лампы и кувшины – на все вкусы, как в восточных сказках. Он немного понаблюдал, как персы торгуются, упоминая риалы и туманы, купил со скуки медную безделушку – небольшое изображение тигра. А потом немного побродил по городу – и нашел цирюльню, старую тегеранскую парикмахерскую. Там пахло паром и чем-то сладким. Цирюльник замахал руками, предлагая Пронину зайти в кабину и занять место на удобном лежаке, который покрыли свежей простыней. Жарковато было в этой цирюльне! Пронин разделся до майки и трусов и лёг. Перс лет сорока принялся ловко натачивать старую бритву – огромную, кривую, как сабля, видимо, местного производства. Чекист невольно подумал: «Одно неверное движение – и конец. Что напишут в газетах? Торговый представитель Совнаркома погиб в тегеранской цирюльне. Хорошая завязка для анекдота». Цирюльник чиркнул спичкой – и заработала его печка, на которой кипятились влажные полотенца, вроде нашенских вафельных. Он стал отпаривать лицо и шею клиента, накладывая на него горячие мокрые полотенца. Пронин почувствовал себя, как в парной, на полке. Пользоваться мылом цирюльник не собирался. Брил на пару и только на пару. Когда клиент, как сказали бы у нас, дошёл до кондиции, иранец начал аккуратно брить Пронину шею, щёки, подбородок… Действовал он спокойно, уверенно. Да и пар делал своё дело. Иван Николаевич не ощущал никакого дискомфорта – как будто его намылили. Цирюльник подставил ему зеркало. Пронин кивнул, мол, всё хорошо. Тогда мастер указал ему на свои волосы – темно-рыжие, аккуратно подкрашенные хной. Пронин замотал головой и громко произнес: «Нет, нет!» И, оставшись седовато-русым, щедро расплатился и вышел на улицу. Замечательно! Он прочувствовал, что такое старый Тегеран, попробовал его на вкус и на запах.
Побродив по Тегерану, он зашел к Эве и её дочерям. Они