Вспыхнули синие глаза Данилы Белова, и будто вернулась молодость. И сидит он в кругу однополчан. И все внимание к нему, на него. А вкруг – тишина. Не погибли еще Витя Заречных, Антон Долгих, Вася Куренной.
Нет, не потому он с гармонью в руках, что коротка человеческая память, а потому, что бойцам нужны силы для нового боя. Вот сидит его земляк Миша Распопин. Чуть поодаль с иголкой в руке штопает гимнастерку Коля Смоляков. А вот оперся на винтовку Саша Пестов. Рядом – разведчик Миша Ботвенко. Ближе к нему Никифор Путов. Полулежит на земле шофер полуторки Максим Викторенко. Заворачивает самокрутку Яша Фешков. Что-то говорит Лариону Запысову Миша Ермаков.
Все они смертельно устали. И если соединить их усталость в одну, то земля под нею промнется. Не выкарабкаться будет из той ямы, и враг легко одолеет солдат.
И пальцы старшего сержанта Данилы Белова, что из Сибири, чутко ложатся на кнопки. Чуть давят на них. И тут же другая рука чуть растягивает мехи гармони. И льется мелодия.
И Данила запевает:
На вольном на синем на тихом Дону
Походная песня звучала.
Казак уходил на большую войну,
Невеста его провожала.
Чуть похрипывают басы, чуть выше всхлипывают голосовые планки. И так же спокойно, будто пересказывая всем известное, бойцы повторяют за ним последние две строчки песни:
Казак уходил на большую войну,
Невеста его провожала.
Густой голос Данилы крепчает, и начинается другой куплет:
«Мне счастья, родная, в пути пожелай,
Вернусь ли домой – неизвестно», —
Казак говорил, говорил ей:
«Прощай…»
«Прощай», —
Отвечала невеста.
Это уже прибавился грудной приятный голосок медицинской сестры Дуни Бадюло.
И все повторяют за певцом:
Казак говорил, говорил ей: «Прощай…»
«Прощай», – отвечала невеста.
Они оба забылись, оба словно перенеслись в те