Это означало: к тебе приходили соседки, такие же шалавы, как и ты, и кто-то из них заложил меня легавым, потому что ты хвасталась новым любовником!
Он понимал, что все не так просто, но сорвать злость было необходимо.
– Дуся! – воскликнула обиженная Мунька.
– Вот те и дуся! Пусти, дура! Потом пришлю за шмотьем…
Поскольку ошарашенная Мунька встала в дверях столбом, Гришка отпихнул ее и, как был, в халате и домашних туфлях, пробежал через кухню к двери черного хода.
Свист мог быть всего лишь свистом – мальчишеским озорством или знаком для воров, забравшихся в пустую квартиру. Но у Кота за годы приключений выработалось чутье. Свист ровно в полночь ничего хорошего не обещал. Лучше смыться.
На лестнице черного хода Гришку, разумеется, ждали – и ниже Мунькиной квартиры, и выше, закрывая путь к спасительному чердаку. Кот, недолго думая, прыгнул вниз, сбил с ног трех агентов, опрокинул их и по телам проскочил к выходу.
Пули его не догнали.
Нужно пробиваться к Хитровке. Там спрячут!
Гришка понесся, что было духу, по утоптанному снегу, свернул за угол, пересек по диагонали часть двора, опять свернул и вдруг… шлепнулся на пузо. Тут же сверху навалилось двадцать пудов живого веса. Чья-то рука поднырнула, пережала горло. Руки мгновенно оказались вывернуты назад.
«Подножка, – подумал Кот, – просто подножка! Каким нужно быть дураком, чтобы не предусмотреть засаду во дворе…»
Когда его привели к осанистому господину, главному начальнику, он мрачно смотрел в пол и не отвечал на вопросы.
– Как знаешь, Котовский, – сказал этот начальник. – Считай, что твои московские гастроли завершились, не начавшись. Ксаверьев, Курочкин, тащите его в автомобиль, везите в Гнездниковский. Вы мне за него головой отвечаете! И там же оба останетесь сторожить. У этого господина дурная привычка убегать из самых надежных мест.
– Так в наручниках же, связан!..
– Не пререкаться! Яценко, где ты там?.. Поедешь с ними. Так оно надежнее будет. Скажи шоферу, пусть возвращается и встанет возле Утюга.
Утюгом называли приметный дом, встроенный в острый угол, образованный двумя переулками, Петропавловским и Певческим.
Котовского втащили в автомобиль, уложили на пол, сверху поставили четыре холодные подошвы. Ничего хорошего, однако, игра еще не кончена.
В Гнездниковском была для него приготовлена особая камера, но и в камере с Кота не сняли наручников. Он сел на топчан и настроился слушать. Примерно час спустя раздались возбужденные голоса – в Гнездниковский привезли часть пленников с Хитровки. Потом к Гришке зашел главный здешний начальник, уже без шапки и пальто.
– Я – Аркадий Францевич Кошко, – сказал он. – А ты – Григорий Котовский. Что-то общее имеется, как полагаешь?
Кот молчал.
– Ну, как знаешь. Мне ты не больно нужен, а вот жандармскому управлению пригодишься. Или охранке тебя сдать?
Жандармы и Московское охранное отделение