– Все, ребята, скидываем одежку и – в горизонталь. – Стоя под люстрой, Кристина будто дирижировала перемещениями сестры и гостя, указывая изящным пальчиком. – Мы с Юлькой – на кровати. Валерьян – без фокусов – на двух шкурах, потому что диван короток… Отбой, спим.
Свет сразу погас. Сестры легли и без предварительных перешептываний затихли.
Повесив костюм на спинку стула, Морхинин с наслаждением вытянулся под пледом. Коньяк, усталость после праздничной службы, абсолютная тьма и тишина быстро соорудили сладостное начало сна, оттеснив в сторону мысли о близком присутствии двух прелестных молодых женщин.
Внезапно мягкое, горячее, крадущееся движение женской руки по его телу возвратило Валерьяна в мир бодрствующих.
– «Не пугайтесь, ради Бога, не пугайтесь… Я не стану вам вредить…» – прошептал голос невидимки текст из «Пиковой дамы».
– А Юля? – также тихо спросил Морхинин.
– Уже отключилась. Аж пузыри пускает… – и тут же поцелуй, ароматный от помады и коньяка, впился в его губы.
Рука Христи Баблинской продолжила путешествие по его телу. И опять поцелуи, и искусные действия горячей ладони, и нежное упругое тело, прильнувшее к нему… Убедившись в боеготовности, Морхинин хотел поменять позу.
– Не мешай, я люблю так, – с похотливым смешком объявила Кристина, водружаясь на нем. Тяжело дыша, она кощунственно поскакала в глубину этой благостной, тайно-пламенной для них ночи.
Наконец, Баблинская склонилась к его лицу и чуть слышно прорычала:
– Я улетаю в рай…
После чего они еще минуту стискивали друг друга в объятиях.
– Ух, дядька, – ложась рядом, пробормотала Кристина, – давно меня так не пробирало…
– Я тебя видел в приемной у Ковалева, – припомнил Морхинин.
– Да и я тебя сразу узнала, – сообщила Кристина. – Нахохленный вахлак с кирпичом под мышкой. Настрочил роман про трудовые подвиги церковного коллектива?
– Я написал про итальянского монаха, добравшегося до Монголии в тринадцатом веке.
– Слушай, Валька, да ты ж клад. И романы из древней истории пишешь, и басом поешь, и сладко жмешь. Может, ты и стихи кропаешь? Я вот уже придумываю: «Сон мой, сон мой, сон мой властный, эксклюзивный, волопасный, превращающийся в явь…» У меня после случки, как правило, вдохновение…
– А что такое «эксклюзивный, волопасный»?
– Не твое дело. Это заумь. Сказано у Гумилева: «Священное косноязычие тебе даруется, поэт…»
– Я бы уж тогда