Прихватив с собой по пути лейтенанта Мирза в качестве переводчика, они спустились на нижнюю палубу, где стояли тринадцать уцелевших лошадок. Между кормушками оставалось пространство, позволявшее конюху наполнять и очищать их. Пока ночи стояли теплые, Антон здесь же, обвернувшись попоной и зарывшись в сено, и ночевал.
Офицеры внимательно осмотрели лошадей, а также само место привязи. Из-за постоянной качки и плохого отдыха, лошади явно сдали, но вины конюха в этом не было. Животные выглядели ухоженными, коновязь содержалась в чистоте. Благодаря лейтенанту Мирзу капитан знал, что уже в тринадцать лет Антон работал на конном заводе где-то на юге России, откуда, вместе с отчимом, отправился на Русско-японскую войну, да так и остался во Владивостоке. Сначала тоже работал конюхом, а со временем, проявив талант наездника, стал лучшим жокеем дальневосточного края. Там, на окраине Владивостока, лейтенант Сесил Мирз и завербовал его для работы в экспедиции.
– То, что, как минимум, год надлежит провести на далекой чужой земле, посреди ледовой пустыни, вас не пугает?
– Немного страшновато, но предчувствую, что ложиться в эту ледовую землю мне не придется[17].
– Считаете, что такое можно предчувствовать?! – удивился Скотт.
Антон проницательно посмотрел в глаза англичанина и, словно бы удивляясь, что капитан не способен на подобное прорицание, пожал плечами:
– Разве вас самих никакие предчувствия не гложут?
– Не гложут. Я не предаюсь предчувствиям.
– Наверное, вы счастливый человек.
Скотт метнул взгляд на Сесила Мирза, но тот сразу же отвел глаза и сделал вид, что всматривается в очертания далекого ледового берега.
– О каких именно предчувствиях ты говоришь, конюх? – довольно сурово поинтересовался Скотт, но тут же почувствовал, что какая-то сила удерживает бывшего лихого наездника от того, чтобы он сказал правду.
– Как всякий полярник, вы знаете, о чем следует молиться, господин капитан.
– Мы все молимся, – резко отреагировал Скотт. – Это не ответ.
– Молиться-то мы молимся, но Всевышнему, а следует молиться судьбе, – многозначительно, и в то же время как-то слишком неопределенно, ответил Антон, поглаживая морду ближайшего пони.
Скотт недовольно покряхтел, тоже протянул затянутую в перчатку руку к ближайшей лошадке, но в последнее мгновение брезгливо отдернул её и пошел к трапу, ведущему на верхнюю палубу.
– Ты что, в самом деле способен видеть нечто такое, что изменит судьбу капитана? – нервно спросил Мирз, когда шаги Скотта затихли где-то на верху корабельного трапа.
– Попросил бы Господа, чтобы помиловал нашего капитана, да только боюсь, что это его уже не спасет, – угрюмо произнес Антон, и тут же попросил лейтенанта не передавать этот ответ Скотту.
Сам капитан вспомнил об этом разговоре лишь поздней ночью,