Но однажды… слушаешь?
Вася, сидевшая в задавленном смущении из-за быстрой и бурной речи Бунташной, тихонечко кивнула головой. По мере того как Бунташная говорила, Вознесенской становилось всё хуже и хуже, несмотря на то что она была крайне заинтересована в том, что происходило в истории. Вознесенская сидела, придавленная этим потоком речи, словно несущим камни, и чувствовала, что никогда бы не смогла так же интересно и литературно рассказать о своей истории, как бы не старалась, из-за чего ей становилось и обидно, и больно, и даже завидно – да-да, завидно из-за того, что Бунташная так красиво и быстро складывает слова в картины, которые оживают перед слушателями, словно восстановленные из воздуха замки. Бунташная, напротив, была на подъеме чувств.
– …но однажды один из горожан заметил, что они кого-то не досчитались. «Осторожно! Импостер!» – наверняка подумал он. Шучу! Но импостер всё-таки был, поскольку сфинкс сидел у врат города, охраняя их от посягательства честных местных жителей, а больше никто не мог убить одного из мирных жителей, что общались друг с другом. После этого люди в этой альтернативной вселенной стали умирать один за другим, как в «мафии», по ночам, и никто не мог найти этого самого убийцу – человека-загадку. Никто, кроме оккультиста. У него был секрет, страшная тайна, которую он не решился бы открыть кому бы то ни было ни за какие блага мира, хотя не раз ему так хотелось поделиться ей; то была тайна ужасная, под стать профессии оккультиста, – один из тёмных духов, с которыми он взаимодействовал в рамках своей профессии, вселился в него, расщепил его личность на две части – два отдельных человека, каждый со своим характером – и теперь делил с ним его тело. Этот дух жаждал крови, поэтому он использовал кухонный нож оккультиста, чтобы резать в кровь мирных жителей…
– Не многовато ли крови и боли? – в некотором замешательстве сделала попытку перебить Вознесенская.
– А,